Имре Кертес - По следам преступления

Экспертизой огнестрельного оружия завершился лишь первый период борьбы между Лайошем Кишшем и заседателем районного суда. Направление интереса Хертте было верным, но несовершенство методов экспертизы оружия, а также опоздание на два месяца охладили его пыл.

Однако в немедской усадьбе были и другие следы. Их тоже подвергли новому изучению.

Чьи следы вели через обнесенный каменной стеной сад? Следы были оставлены сапогами с косостоптанными каблуками. У кого из жителей усадьбы есть такие сапоги? У уездного начальника.

Из Дунафельдвара послали стражника Галшаи, чтобы он изъял сапоги уездного начальника с косостоптанными каблуками. Однако стражник не мог один явиться в господскую усадьбу, он должен был взять с собой деревенского судью. Судья Янош Ковач находился в это время на лугу. Поэтому стражник должен был пойти за ним и позвать его домой.

В маленькой деревеньке все только и говорили о поручении, полученном стражником. Было три часа дня, когда стражник с судьей прибыл в дом Лайоша Кишша.

К этому времени сапог уже и след простыл. Слуги не отрицали, что такие сапоги были, но их „поглотила” земля или они сгорели в какой-нибудь печке. Все остальные сапоги изъяли, сравнили размеры с размером, снятым со следов. Размеры совпадали, но ни у одной пары не было стоптанных каблуков.

При расследовании убийства Анны Ташши не остались без дела и графологи. Хотя девушку убили оловянной пулей, но преступник или его сообщники постарались, чтобы свою роль сыграли и письменные доказательства. Запутавшая следы записка, которая спустя два месяца вновь появилась с аналогичным содержанием, является типичным случаем, когда хитрый преступник, сделав промах, перехитрил самого себя.

Логически письмо предполагаемого убийцы — противника Лайоша Кишша — было ошибкой, в которой он брал на себя ответственность за убийство девушки.

Графологическую экспертизу почерка в записке произвели всезнающий Якош Хертте и заместитель прокурора Якаб Кути. Два молодых энтузиаста от начала до конца тщательно исследовали записки и установили, что в записке, найденной 8 мая, можно заметить те же особенности, что и в письме Лайоша Кишша. Спустя два месяца, когда Лайош Кишш находился под арестом, в деревне якобы вновь появился убийца с записками, и они подряд проверили лиц, подозреваемых в сообщничестве, — от жены Кишша до Кальмана Пацолаи. На отдельных листах бумаги были сделаны пробные образцы почерка и изъяты старые письма указанных лиц. В Немеди и окружающих деревнях Хертте обошел всех торговцев и достал у них образцы писчей бумаги, которой они торговали.

Старался он не напрасно. Оказалось, что новую записку написала одна из подруг жены Кишша по ее просьбе.

Заседатель Хертте хотел сделать точный план господской усадьбы и положения обнаруженных там следов.

Он по очереди обошел всех инженеров, проживавших в комитате, но ни один из них не взялся за это поручение. Все боялись всесильного уездного начальника. В конце концов Игнац Никли, „толковый и понимающий” архитектор, взялся за это дело и под личным контролем заседателя составил чертеж места происшествия.

Заседатель воспользовался присутствием архитектора и для выполнения других, не связанных с архитектурой, задач. Об этом он так писал в своем рапорте.

„В этом же случае я попросил архитектора Игнаца Никли, чтобы он быстрыми шагами прошел от двери обеденной комнаты, выходящей в коридор, до того окна комнаты, через которое был произведен смертельный выстрел, досчитал там до шести и после этого вновь быстро вернулся назад. Когда это было сделано, то, согласно моим карманным часам, которые я держал в руке, для совершения этого прохода потребовалось не более одной минуты!”

Зачем же потребовалось, чтобы архитектор под надзором заседателя „быстро бегал” по господской усадьбе? Только для того, чтобы достоверно экспериментальным путем проверить алиби уездного начальника Лайоша Кишша.

Эксперимент доказал, что у преступника после того, как он распрощался с игравшими в карты женщинами, и перед тем, как он вновь появился, было достаточно времени, чтобы выбежать в сад, произвести выстрел, а затем вернуться к несчастной жертве покушения и его очевидцу.

Петля вокруг Лайоша Кишша затянулась. 15 июля на основании возникших подозрений его арестовали, и спустя полтора года, 12 ноября 1852 года, Печским императорским уголовным судом был вынесен приговор по его делу.

„Лайош Кишш, заключенный первой категории, за совершенное им преступление и в назидание другим был приговорен к смертной казни через повешение”.

Однако преступник в результате бездеятельности австрийской администрации и полиции сумел уничтожить почти все прямые улики. Именно поэтому приговор Печского областного суда основывался на восстановлении логической связи косвенных улик.

Суд прежде всего исключил вероятность того, что госпожу Анну Ташши убил преступник, не связанный с господской усадьбой.

В тот весенний вечер, после ужина, в огороженный двор усадьбы — его охраняла свора злых сторожевых собак — незнакомый человек не мог ни проникнуть, ни тем более покинуть его незаметно.

У девушки не было врагов ни личных, ни материально заинтересованных.

Смерть девушки была выгодна только ее шурину: заехавшая к нему погостить, она везла с собой 10 000 форинтов, полученных от продажи скота.

Жертва не могла погибнуть и из-за промаха, из-за неточного выстрела. Игравшая с ней в карты Кальманне Пацолаи сидела ближе к окну и довольно далеко от девушки, да и кому нужно было убивать пожилую женщину?

Пока Лайош Кишш был в доме, он находился в другом месте комнаты. И вряд ли с трех метров в освещенной комнате можно перепутать сидящую в кресле девушку со стоящим 45-летним мужчиной.

Подходящий для убийства случай создал сам Лайош Кишш. Под предлогом ремонта он снял с окна комнаты девушки жалюзи, и он же почти насильно задержал Кальманне Пацолаи, чтобы она осталась играть в карты.

Хотя преступнику удалось уничтожить вещественные улики, связанные с огнестрельным оружием и следами ног, но эти обстоятельства были учтены как подозрительные.

На основании графологической экспертизы суд признал в качестве неоспоримого факта, что вводящие в заблуждение записки были написаны: одна — Лайошем Кишшем, а другая — по его поручению после ареста. Однако судьба уездного начальника — убийцы была решена судом тогда, когда прибыло письменное заявление Яноша Колонича, члена опекунского совета области Шомодь.

„С содрогнувшейся от боли душой, но с чистой и искренней верой переступаю я порог этого Высокого Суда”, — начал он свое послание в патетическом тоне тогдашних официальных бумаг, однако очень скоро перешел к изложению обвинений против Лайоша Кишша: