Имре Кертес - По следам преступления

Согласно заключению Бертильона, Дрейфус геометрически составил почерк. Это доказывается тем, что ширина букв составляет в соответствии с масштабом карт генерального штаба один километр, а также равна лучу монеты достоинством в один сантим. Равномерность почерка достигнута Дрейфусом, по мнению Бертильона, тем, что он неоднократно скопировал одно слово из почерка своего брата, изготовил из него на прозрачной бумаге шаблон и с его помощью написал текст. То, что, даже несмотря на это, равномерность несовершенна, он объяснял так: Дрейфус сознательно нарушал математическую точность. Отдельные элементы почерка он оставил без изменения, заранее подготовив возможность защиты с помощью аргумента — его почерк подделан. Он сознательно копировал чужие буквы, чтобы позднее этим доказать, что не он является автором спорной рукописи.

Еще долго можно перечислять несообразности, которыми полно заключение Бертильона. Ничто так не доказывает предвзятость суда, как то, что он всерьез принял это заключение и даже принял эти глупые рассуждения за одну из важных основ приговора.

В процессе 1894 года эксперты не были ознакомлены с образцом почерка Уолсена-Эстерхази. Однако уже в 1897 году произвели сравнение и его почерка с почерком секретного документа. Согласно мнению большинства экспертов, совпадение признаков почерков было бесспорным. Некоторые, однако, предполагали подделку, поскольку схожесть между двумя почерками была чрезвычайно большой. Согласно Бертильону, Дрейфус скопировал почерк Уолсена-Эстерхази. Да, но ведь если кто-то копирует почерк другого, то это делается для того, чтобы навлечь подозрения на него. Однако Дрейфус ни во время первого процесса, ни во время более чем двухлетней депортации даже не упоминал имени Уолсена-Эстерхази.

Бертильон вел себя на заседании высокомерно, заносчиво. Заумным, выспренним языком он объяснял, как ему удалось измерить „с помощью линейки и сетки, монеты и карандаша” особенности почерка Дрейфуса.

Он не понял, когда обвиняемый обратился к нему:

— Прошу суд привести эксперта-свидетеля к присяге, что он видел, как я изготовлял секретный документ.

Бертильон гордо ответил:

— Своему помощнику я еще дома сказал, что если я расскажу способ изготовления документа, то Дрейфус будет поражен и подумает, что я видел, когда он с помощью лекала и миллиметровой линейки составлял почерк.

Однако был удивлен не Дрейфус, а Бертильон, когда в конце концов в процессе победила истина.

Графометрический метод Бертильона еще и сегодня применяется во многих странах, и эксперты с добрыми намерениями защищают его от графологов, состоящих в большинстве своем из мистификаторов.

Распространению этого направления в немалой степени способствовало то, что в первые десятилетия XX столетия эксперты Венгрии, да и эксперты почти всех без исключения европейских и некоторых заокеанских стран, проходили подготовку в знаменитой лозаннской школе полиции, где криминалистов обучал известный ученик Бертильона — профессор Рейсе.

Третье направление графологических исследований представлял Ганс Гросс. По его мнению, необходимо учитывать развитие почерка, время составления рукописи, даже предназначение документа и в соответствии с этим анализировать особенности почерка. Однако Ганс Гросс не был графологом; по его мнению, сравнение почерков является задачей прежде всего судебного следователя. Таким образом, его представления послужили основой для дальнейшего развития графической экспертизы, но были недостаточны для того, чтобы уже в то время получил развитие анализ почерка.

В предшествовавшие освобождению годы мы встречались с такими судебными документами, в которых для сравнения почерка привлекались учителя рисования, преподаватели словесности, директора школ и прочие случайные эксперты. Но сегодня эксперту-почерковеду уже необходимо обладать такими знаниями, которые никак нельзя приобрести на любительской основе.

В наши дни эксперт-почерковед дает оценку, не только исходя из анализа общих форм букв, он основательно знает психологию почерка, исследует признаки почерка вместе с особенностями содержания, расположения и прочими его особенностями. Благодаря этому комплексному анализу сегодня ценность экспертного заключения почерковеда ничуть не ниже любого другого экспертного заключения.

6 мая 1964 года в 5 часов утра Янош Варна, бригадир одного провинциального хлебозавода, был еще в постели; накануне он работал в вечернюю смену. Однако жена его встала и приготовила завтрак. Дочь Илонка уже оделась, так как ее поезд в половине шестого уходил в Будапешт (девушка училась в строительном техникуме). Мать проводила ее до ворот. Они заметили, что у ворот на земле стоит завернутая в бумагу маленькая бутылочка. Они подняли ее, развернули и прочитали написанную на оберточной бумаге записку: „Так как очень харошо испек мой хлеб пей на здоровье. Одна женщина”. На бутылке была и этикетка — „Плодовая самогонная палинка”. Мать и дочь посмеялись над запиской.

— Скажи папе, что он мог бы научить „свою невестушку” правописанию. С удовольствием вернулась бы с тобой посмотреть, как он это воспримет, — весело сказала Илонка, — жаль, что мне нужно спешить к поезду.

Пересекая двор, жена Барны заметила соседку и показала ей подарок. Они заранее веселились, предвкушая „розыгрыш” мужа, доброй невестушкой”.

Барна был еще в постели, когда жена внесла нежданную пятидесятиграммовую бутылочку.

— Пусть бог оставит эту привычку тому, кто послал. Открой, видишь, я раскрошил пробку.

Жена принесла нож. Выковырила пробку. Сама тоже попробовала палинку, но нашла ее горьковатой и не стала пить.

— Дай-ка сюда, — попросил муж, — наверняка гнали вместе с косточками, а я как раз люблю такую.

И одним глотком выпил пятьдесят граммов, да еще закусил кусочком хлеба.

Спустя несколько минут он почувствовал, что ноги свело судорогой. Он присел на кровать, но чувствовал себя все хуже и хуже. Его жена с испугом поспешила ему на помощь, хотела влить ему воды в рот, однако Янош так крепко сжимал зубы, что их невозможно было раздвинуть. Она сбегала за уксусом, чтобы растереть ему грудь, но к этому времени его сердце уже не билось. Охваченная страхом женщина с плачем выбежала во двор. Соседи сообщили врачу, но врач смог констатировать только смерть. Барнане тоже стало плохо, началась рвота. „Скорая помощь” увезла ее в больницу, и быстрое медицинское вмешательство помогло ей.

Когда начальник отделения милиции подписал постановление о начале следствия, он сам не подозревал, что за этим первым листком последуют еще 2403 страницы материалов, прежде чем он сможет положить на стол прокурора разбухшее до 11 томов дело.