Алексей Федяров - Невиновные под следствием [litres]

– Понятно, когда это произошло. Это связано с информационными технологиями, с «уберизацией» наркоторговли. В России довольно давно контроль за распространением наркотиков ведется силовиками. По моему опыту, даже барыги по-прежнему работают на силовиков. И когда кого-то сажают, это оказывается просто переделом бизнеса между теми, кто его контролирует. Хотя это часть проблемы: наверное, есть трансграничный наркотрафик, который не завязан на силовиках. У полиции нет нужных навыков, технических средств, чтобы расследовать эти преступления на должном уровне, они не умеют этого делать. Была же идея создать специальную службу как раз для пресечения наркотрафика, но она занималась полным очковтирательством, самое масштабное дело – кондитерский мак. Тут две проблемы. Первая: законодательство позволяет отчитываться оперативникам по этим низкоуровневым преступлениям как по особо тяжким, это учетная статья; а вторая – недостаточная техническая подготовленность сотрудников и то, что никто не сосредотачивается на крупных игроках, никто не занимается подготовкой кадров. Министр МВД сказал недавно, что основные усилия МВД сосредотачиваются на противодействии наркотрафику, контрабанде наркотиков и высокоорганизованном наркотрафике. Но, если мы посмотрим на статистику, видно, что сократилось количество дел по контрабанде в крупном размере. Всего 130 дел за 2018 г., вообще никто не занимается расследованиями по контрабанде. Десятки тысяч дел по сбыту и хранению, а по контрабанде – 130. Хотя известно, что основной источник наркотиков находится не в России.

– Что нам везут и что производят в России?

– Производят синтетические: мефедрон, амфетамин. Из Китая идут, например, прекурсоры и всякая синтетика, из Европы поступают некоторые прекурсоры тоже, а Азия – это героин, опиаты.

– По каким признакам, читая уголовное дело, ты определяешь для себя, что тут явный подброс наркотиков?

– По уголовному делу, как правило, сложно сказать, если не проводить своего расследования, не выяснять, кто были понятые, как в реальности происходило задержание, изъятие. Важно, какую позицию занимал обвиняемый, проверялась ли его версия, или суд был с обвинительным уклоном. Когда же в уголовном деле ничего нет, кроме признания и особого порядка, то я общаюсь с людьми, могу составить мнение о том, полная ли здесь фальсификация или отдельные процессуальные нарушения. Но в делах по сбыту и провокации, и явные фальсификации видны очень часто. Не было ни оперативной работы, ни свидетелей, ни большого количества наркотиков, а из показаний человека явствует, что он был спровоцирован на сбыт закупщиком, которого самого задержали и под угрозами заставили сотрудничать и сдать кого угодно. Сразу видно, что это не про наркобизнес вообще история. Иногда может быть, конечно, субъективный взгляд, но я стараюсь от него избавляться.

– Суды снизили порог требований к доказательствам. С какой целью? Зачем потакать такой работе оперативных и следственных структур?

– Мне кажется, суд сам с этим вопросом не определился. Судьи не понимают, для чего им это нужно. Это скорее про то, что в России судебная власть не состоялась как власть, у которой есть собственные задачи, собственное видение ситуации. Как в советское время суды были частью правоохранительной системы, так все и осталось: обслуживание работы силовых структур. То есть вопрос, зачем судам снижение порога требований к доказательствам, и не стоит. А правоохранительной системе оно нужно для отчетности, для имитации бурной деятельности, это очевидно.

– Ты можешь сформулировать несколько правил для человека, которому подбрасывают наркотики?

– Здесь вопрос теории и вопрос практики. Теория заключается в том, что надо отказываться от признательных показаний, хотя человека будут к этому склонять сотрудники полиции. Во всех процессуальных документах надо указывать, что ему подбросили, если видел, как это сделали, указывать, как подбросили, кто подбросил. Люди часто понимают, что у них есть право отказываться от показаний, пока не прибудет защитник. Но когда они сталкиваются с реализацией этого права на практике, оказывается, что действительность-то совсем другая. Тебя будут держать двое суток, пока ты не начнешь говорить, все средства будут направлены на то, чтобы человек понял, что единственный выход – со всем согласиться, принять все условия оперативных сотрудников. Подготовить к этому очень трудно. Я сам не уверен, как в такой ситуации себя бы повел. Ведь оперативники и следователи запросто могут реализовать свои угрозы. Они могут сделать так, что если ты согласишься, то получишь хранение, если нет – получишь сбыт. Но и признание вины, и выполнение требований оперативников не страхует от дальнейшего произвола. Единственный совет – не верить оперативным сотрудникам.

– Что ты можешь сказать о качестве экспертных исследований, экспертиз по делам о наркотических преступлениях?

– Классика. Я вчера беседовал с одним человеком, и он рассказывал любопытный случай. Эксперт, исследующий вещество, пользуется приборами, которые фиксируют количество проведенных этой аппаратурой исследований. И количество проведенных исследований по одному делу на практике оказывается не 300, как заявлял эксперт, а 50. Экспертиза по наркотикам сейчас вообще не экспертиза, а уже готовые исследования, куда вписывают данные. Это система, и ты связан теми задачами, которые ставятся перед учреждением. Сотни тысяч дел расследуются конвейерно. Мы требуем соблюдения законодательства, а нам говорят, что не могут этот объем выполнить качественно, как того требует разумный научный подход к экспертизе наркотиков, ведь им надо сделать отчетность. Эксперт химик Дмитрий Гладышев изучает десятки или даже сотни экспертиз в месяц, и из них не каждый месяц бывает хоть одна, проведенная качественно. Экспертизы по наркотикам либо вообще не проводятся, а рисуются, либо проводятся с пониженными к ним требованиями. При этом технические возможности есть. В начале 2000-х экспертно-аналитические учреждения не могли из-за низкого уровня оснащенности определять количество вещества в смеси. Сейчас есть возможность, но нет экспертов и желания. Экспертизы по наркотикам часто проводят не химики, а люди самых разных специальностей – инженеры, биологи, учителя, фармакологи, но у них недостаточный уровень знания химии и соответствующих методик. Они ничего не умеют, кроме как положить вещество на прибор и посмотреть, что тот выдаст. Мы недавно назначили повторную экспертизу в Минюсте, это уже следующий уровень считается, там тоже химическую экспертизу проводила фармаколог, которая явно не обладает необходимыми знаниями. Она может выявить, что в смеси есть наркотик, но определять полный состав смеси она не умеет.