Ольгерт Ольгин - Товарищ Чикатило

Нет, не выходит. Что, как, где, когда — уже знаем. С его слов или с чужих. Но почему?

Ответим неопределенно. Например, так.

Судьба. Провидение. Злой рок.

И похоть.

И вот он вышел на охоту. Он в командировке, или ходит по магазинам, или поехал на пляж. Он не какой-нибудь праздношатающийся, у него дел невпроворот, и по работе, и по дому. Возможно, он еще не уверен в своих желаниях, не очень-то надеется на удачу. Если ничего не выйдет, никто подходящий не подвернется, он просто побродит там и сям, поездит и вернется домой, к жене и детям.

Его очередная жертва вышла на улицу, сбежала из дома, поехала на вокзал, потеряла дорогу в большом городе. Она так и не узнает никогда, что ничтожный поворот судьбы — и не встретится на ее пути этот высоченный словоохотливый дядька с портфелем в руке.

Две линии на карте жизни изгибаются, петляют, тянутся совсем рядом, расходятся и сближаются вновь.

И вдруг — вспышка. Роковое пересечение: линии жизни и линии смерти…

Жизнь у Марты Михайловны Рябенко не заладилась с утра. Насилу поднялась с постели, выглянула в окно — вот уж поистине февральская мерзость: сыро, пасмурно, слякотно. И не выспалась. И после вчерашнего голова трещит. Надо бы подлечиться, что она в последнее время и делала иногда с похмелья, но дома, как назло, ни капли спиртного. Может, оно и к лучшему: и без того на работе косятся, того гляди выгонят.

Марта Михайловна глянула в зеркало и осталась собой недовольна. Сорок пять лет, понятное дело, не девочка, но сегодня видок — хуже некуда. Помятая, будто каток проехал. И морщины откуда-то понабежали, и мешки под глазами. Аж смотреть тошно. Ладно, хватит ныть. Каждый кузнец своего счастья. Все в наших руках.

И хотя руки дрожали, Марта Михайловна умылась, причесалась и навела красоту. Нет, еще ничего. Если выспаться как следует, да к парикмахеру сходить, да косметика импортная — мужики еще заглядываться будут. Не всякий, конечно, но который понимает. А всякий и не нужен. Как раз и нужен такой, который понимает. Нет, это еще не конец. Сорок пять — не возраст.

Настроение малость улучшилось. Марта Михайловна оделась, заглянула к внучке — та еще спала — и отправилась на работу не завтракая. Все равно аппетита никакого.

На работе настроение опять поехало вниз. И отчего так бывает: если с утра не заладится, то весь день наперекосяк? Сперва поругалась с начальством, потом колготки зацепила о стул, хорошие колготки, гэдээровские, а после обеда позвали в отдел кадров и как снег на голову — сокращение. Может, еще и не уволят, но будьте готовы. Нашли, понимаешь, юного пионера! Думают, я просить их стану, умолять. Да видала я их всех в белых тапочках! Отработаю, сколько там осталось, обойду с бегунком кассу взаимопомощи, местком, библиотеку, в которую сроду не заходила, что там еще положено обойду, — и будьте здоровы. Получу деньги под расчет, хватит, чтобы отдышаться и оглядеться. Без работы не останусь. Тут вам не капитализм.

Прямо с работы пошла к подруге. Во-первых, поплакаться, во-вторых, просушить намокшие в слякоти сапоги, а заодно и согреться — хорошо бы чем-нибудь покрепче. Без перебора, не так, как вчера, а самую малость. Не надеясь на подругу, по дороге прихватила бутылку — и правильно сделала. У подруги своего не оказалось.

Выпили немного. Согреться-то согрелась, а вот просушиться и душу облегчить не получилось. Подруге было не до нее, своего мужика ждала. Так прямо и сказала: не до тебя. Марта Михайловна немного обиделась. Но виду не подала. Оделась, недосохшие сапоги натянула — и пока, подруга!

Початую бутылку оставлять не стала — заткнула пробкой и взяла с собой. Самой пригодится.

Добралась до дома. Настроение поганое, под стать погоде. Повозилась с внучкой — не полегчало. И что за день такой проклятый выдался! Налила себе в стакан, на три пальца, не больше. Вроде бы немного отошло. Добавила совсем чуть-чуть, на донышке. Наконец-то отпустило. И погода за окном получше стала. Темень, правда, много не разглядишь, но, похоже, уже не так сыро, как с утра. И потеплее.

Что толку дома-то сидеть! Выйти бы, на людей посмотреть, себя показать. Время, можно сказать, детское.

Она сунула ноги в замшевые сапоги, надела зеленое пальто с меховым воротником, повязала узорчатый шерстяной платок, глянула на себя в зеркало и вышла из квартиры.

На улице было гораздо холоднее, чем казалось из комнаты. Она шла куда глаза глядят, в голове слегка шумело: с обеда ничего не ела, только прикладывалась помаленьку. Много ли надо невезучей женщине за сорок? Ей опять стало ужасно жалко себя, но это чувство скоро прошло.

Марта Михайловна быстро шагала по улице, стараясь согреться. Она продрогла и рада была бы зайти куда-нибудь, где потеплее, — но куда?

Она проходила мимо автобусной остановки, когда большой заляпанный грязью автобус приветливо распахнул двери, словно приглашая ее внутрь. Она вошла не задумываясь, хотя ехать ей было решительно некуда. Но внутри, казалось ей, так тепло, так уютно…

Автобус был, как обычно, нетоплен и набит битком. Но все равно лучше, чем на темной улице. Она стояла, держась за поручень, прижимаясь к чьей-то большой спине, и задремывала. На остановках она вздрагивала, открывала глаза и опять проваливалась в дремоту. Она не очень понимала, куда едет и сколько остановок проехала. Народу в автобусе стало меньше, теплая спина вышла, можно было и сесть, но Марте Михайловне уже надоела поездка. Она прижалась лбом к стеклу, увидела за окном голые деревья, площадку с обелиском и поняла, что едет к аэропорту. Сначала она огорчилась — попутала нелегкая, занесла на окраину, — но потом оживилась. Все-таки людное место, можно в тепле посидеть, поглядеть телевизор, в буфет зайти, пива выпить, а потом на автобус — и домой. Как-никак завтра на работу, надо выспаться. А может быть, послать ее куда подальше, эту работу, все равно выгоняют…

Стакан пива не помешал бы.

В хмуром аэропортовском буфете измаявшаяся за день, с тяжелым взглядом буфетчица открыла ей бутылку «Жигулевского» пива и пальцем показала на поднос с гранеными стаканами — сама возьмешь.

По телевизору показывали какую-то муру.

Пиво было теплое и почти без пены. Она допивала его с отвращением.

Надо бы проветриться.

Марта Михайловна вышла из здания аэровокзала, пересекла площадь и направилась вдоль дороги, ведущей к центру. Новочеркасское шоссе, вспоминала она. Или нет, проспект Шолохова. Черт с ним, какая разница.

Ее покачивало. Она понимала, что не совсем твердо держится на ногах, но ей было наплевать. Надо проветриться, и все будет нормально. И совсем не холодно на улице, можно расстегнуть верхнюю пуговицу пальто, а то дышать нечем.

Она остановилась неподалеку от автобусной остановки, возле общежития авиаторов. Прислонилась к гладкому тополиному стволу, расстегнула пуговицу, поправила платок. Глубоко вздохнула, стараясь проветрить мозги, и в этот момент услышала за спиной глуховатый мужской голос: «Далеко путь держите?»…