Ольгерт Ольгин - Товарищ Чикатило

Мы выслушивали все эти суждения, соглашались с ними, кивали и поддакивали. А потом вспоминали Лену Закотнову, Диму Пташникова, Олю Стальмаченок… Совершивший все это — не человек, он не Богом послан на Землю, а дьяволом!

А потом маятник совершал очередное колебание: любое умышленное убийство — это отклонение от нормы, аномалия, может быть, болезнь. Таких людей надо не расстреливать, а запирать в специальных медицинских учреждениях, лечить, изучать, выделять какие-то вещества, которые повинны в аномалии.

Мы почти утвердились в этой точке зрения, как генерал Колесников изложил нам свою. Как-то у него зашел разговор с другом, ярым противником смертной казни. И Владимир Ильич спросил у него: «А ты был в Освенциме?» На это контраргументов не нашлось.

И еще начальник российского уголовного розыска рассказал нам такую историю. Из детского сада пропал пятилетний мальчик. Дней через десять нашли его труп — весь в красных отметинах. Убийцу вскоре поймали, им оказался живший неподалеку мужичонка. Заманил мальчика, увел к себе и там несколько дней насиловал, измывался. Ребенок не выдержал и умер.

— А что за красные отметины? — спросил убийцу Колесников.

— Я его огнем прижигал.

— Зачем?

— Интересно было, как станет реагировать.

— И как же?

— Кричал…

Владимир Ильич сидел за столом, вцепившись в столешницу побелевшими пальцами. У него такие руки, что смог бы задушить запросто. «Бог дал сил сдержаться», — так закончил рассказ генерал Колесников.

У каждого хватило бы сил сдержаться?

А насчет смертной казни — спросите у кого-нибудь еще.

Запершись в совещательной комнате для соблюдения судебной тайны — по крайней мере считалось, что они заперлись, так полагается, — судья и заседатели два месяца писали приговор. Наступило 14 октября, и в зале номер пять вновь собралась публика. На сей раз зал был переполнен.

Помимо причастных к процессу, пришла тьма народу, и негде было яблоку упасть. С наших мест ничего толком не было видно, но кое-что слышно: понаставили микрофонов и динамиков.

Подсудимого, изрядно уже обросшего и постаревшего, втолкнули в клетку. И снова, как в первые дни процесса, защелкали фотоаппараты, зажужжали кино- и видеокамеры, включились софиты. И опять кричали матери убитых:

— Улыбается, тварь такая! Пустите нас к нему, сами исполним свой приговор… Где ты была раньше, милиция?

Чикатило сидел бочком и улыбался.

Вошел суд. Все встали и остались стоять до окончания оглашения приговора. Акубжанов разрешил сидеть только потерпевшим. Им не выстоять было два дня — врачи отпаивали то одну, то другую женщину, под руки выводили из зала тех, кого не удалось привести в чувство лекарствами.

Громким голосом, заметно волнуясь, судья начал читать приговор. И тут же другой голос, глухой и монотонный, раздался из клетки. Несколько минут длился дуэт, потом Акубжанов распорядился отправить подсудимого в камеру. Время от времени его приводили в зал суда — он должен был слушать приговор, — и тогда звучали знакомые слова о Рухе и свободной Украине, о беременности и баррикадах, об ассирийской мафии и партизанах.

Судья читал приговор. Этому строгому официальному документу, как мы полагали, приличествует строгая форма, но зачитанный Акубжановым приговор оказался неожиданно эмоциональным. В нем были гневные слова о цинизме и расчетливости, о низости и трусости, о серости и заурядности.

Потом судья исследовал подробно все преступления Чикатило, раскрытые следствием. Только одно из них — убийство Лауры Саркисян — суд снял из-за недоказанности: обвиняемый не смог уверенно опознать свою жертву по фотоснимкам, косвенные улики оказались недостаточно вескими.

Во время очередного посещения зала Чикатило прокричал, что хочет сделать заявление: у него, дескать, есть ходатайство суду. Акубжанов резко его оборвал:

— Поздно. Никаких ходатайств сегодня не будет. Сегодня — приговор.

Чикатило в ответ выкрикнул:

— Мошенник! Я ничего не признавал!

Его в который раз отправили в преисподнюю, Акубжанов продолжил чтение.

Второй день, 15 октября, стал последним днем «процесса века».

Чем дальше читал приговор Акубжанов, тем больше было напряжения в зале. Чаще обмороки на скамьях потерпевших. То там, то здесь нетерпеливая публика вставала на скамейки, чтобы лучше видеть. Акубжанов строго, порою резко наводил порядок в зале. Подсудимого поднимали в клетку и отправляли назад.

Из выкриков Чикатило:

— Я — честная хохлушка! Ни первого, ни последнего слова мне не давали… И линолеум не воровал… Подписал под пытками и наркотиками…

Судья подошел к завершающей части приговора. Чикатило в клетке: он обязан выслушать последние слова. Он говорит одновременно с судьей. Сквозь его бормотание удастся расслышать:

— Что вину Чикатило в убийстве 52 детей и женщин суд считает доказанной;

— Что суд признает его вменяемым;

— Что, учитывая чудовищные злодеяния подсудимого, судебная коллегия приговаривает его к исключительной мере наказания.

В зале одобрительные выкрики, аплодисменты. Сквозь шум пробивается хриплый голос:

— Мошенничество! Не буду брехню твою слушать!

Чикатило в последний раз удаляют из зала.

Теперь Акубжанов зачитывает статьи из Уголовных кодексов России, Украины и Узбекистана — тех республик, где подсудимый совершал преступления, — и наказания, которые предусмотрены этими кодексами за изнасилование и умышленное убийство: смертная казнь, 15 лет заключения, смертная казнь…

Позже, на пресс-конференции, кто-то из иностранных журналистов спросит судью:

— К скольким же смертным казням вы его приговорили?

И получит ответ:

— К одной.

Акубжанов распоряжается в последний раз поднять Чикатило в клетку и при нем произносит заключительную формулу приговора:

— приговорить к смертной казни;

— вещественные доказательства уничтожить;

— судебные расходы отнести на счет государства.

АКУБЖАНОВ. Чикатило, суд приговорил вас к смертной казни. Вам ясен приговор?

ЧИКАТИЛО. Мошенник!

А. Вам приговор ясен?

Ч. Свободу России и Украине! Мошенник!

Его уводят из зала. Точка.

Еще было зачитано частное определение суда, где досталось милиции и прокуратуре. Потом состоялась пресс-конференция Акубжанова, во время которой он сказал две примечательные фразы.

Первая:

«Я умышленно не произнес слова „расстрел“, хотя у нас нет другого способа исполнения, — ему мало расстрела».

Вторая:

«Чикатило обязательно обжалует приговор. Не было ни одного приговора, вынесенного под моим председательством, который не был бы обжалован».

Бесконечно длинный день закончился вечерней пресс-конференцией у генерала Фетисова. Областное Управление внутренних дел в Ростове расположено по соседству с бывшим КГБ, ныне Управлением безопасности, где находится следственный изолятор, о котором Чикатило говорил: «Это мой курорт».