Николай Модестов - Серийные убийцы. Кровавые хроники российских маньяков

Следователь по особо важным делам Московской транспортной прокуратуры Иосиф Карпович направил в ГУВД Московской области документ, отвечающий на этот вполне естественный вопрос:

«Совершение Гусаковым многочисленных преступлений в течение длительного времени оказалось возможным из-за небрежного отношения к служебным обязанностям работников милиции, допустивших непрофессионализм, укрытие преступлений от учета. Это создало у Гусакова иллюзию безнаказанности и способствовало совершению преступлений».

Действительно, еще в 1985 году, когда случилось первое разбойное нападение на женщину, на место происшествия выезжали сотрудники Купавинского поселкового отделения милиции. Но проверочный материал был впоследствии благополучно «утерян». Бесследно исчезли и другие вещественные доказательства: маска преступника и дубинка, переданные в Ногинский горотдел милиции вместе с рапортом о попытке задержания злодея и описанием его примет. К тому же сами преступления были скрыты от учета.

А как действовали уже упоминавшиеся оперативники, не сумевшие догнать маньяка, пришедшего на встречу с несовершеннолетней девочкой? Могли задержать преступника и позже, после ограбления им витрины магазина «Прогресс» в Электростали. На место выезжали местные пинкертоны, установили факт кражи, осмотрели место преступления. Результат? Утрачены вещественные доказательства: следы обуви Гусакова, его отпечатки пальцев, кровь на осколках витринного стекла. И, как нетрудно догадаться, это преступление также не омрачило статистику деятельности правоохранительных органов Ногинска.

Безалаберно велась разыскная работа по делу об убийствах Тамары Р. и заступившегося за нее мужчины. Делая обход дома Гусакова, сотрудники милиции входили в квартиру убийцы, заметили очевидный интерес, который он выказал к деталям происшествия и ходу поиска, но выводов не сделали, подозрительного парня на заметку не взяли. А зачем возиться-то?

Но, как бы ни проштрафилась милиция в деле Гусакова, наказания заслуживает прежде всего преступник – насильник и убийца.

Я внимательно просмотрел видеозапись очных ставок, материалы следственных экспериментов. Думаете, он переживал, был подавлен, смущался? Ничего подобного. Гусаков выглядел вполне спокойным, чуть ироничным. Когда одна из изнасилованных девочек опознала его, позволил себе расслабиться – отпустил в ее адрес сальную шутку.

На память признанный невменяемым преступник ни разу не жаловался. Даже спустя годы точно называл числа, описывал до мелочей и деталей приметы жертв. Язык у него хороший, даже образный. Известно, что в момент совершения самых дерзких преступлений самообладания он не терял. Даже после двойного убийства – Тамары Р. и ее заступника – он вполне сознательно выбирал маршрут: возвращался домой не кратчайшей дорогой, а ехал с пересадками, избегая возможного преследования.

Из показаний Гусакова:

«Чтобы сбить собаку, которую могли пустить по следу, я не пошел домой, хотя был совсем рядом. Вышел на шоссе, доехал на автобусе до Успенского. Там долго дожидался такси. Какая-то машина с московскими номерами остановилась. Я договорился ехать до Ногинска. По дороге выбросил в водосток орудие убийства – нож…»

Как видите, логике «слабоумного» впору позавидовать даже матерому уголовнику.

Казалось бы, двойное убийство, дом рядом, – скройся, отсидись, замой кровь на одежде, придумай алиби. Но Гусаков легких путей не ищет, уводит от логова, как матерый зверь, путает следы.

В повседневной жизни никто не замечал у него никаких странностей. Учился как все, был комсомольцем, легко переносил физические нагрузки, охотно философствовал с приятелями на различные темы. Первоначально Гусаков был отобран для службы в частях особого назначения. В ногинском военкомате его хотели направить в режимную команду. И вдруг через месяц, в апреле 1986 года, невропатолог (заметьте – не психиатр) дает заключение: «Из-за последствий родовой травмы освободить от прохождения воинской службы. Годен к нестроевой в военное время». Призывная комиссия учла мнение специалиста – признала его негодным.

Не жаловались на Гусакова и члены семьи. Мать сообщила, что он зарабатывал от ста тридцати до ста семидесяти рублей в месяц и сотню отдавал на хозяйство. По тем годам очень даже неплохой заработок. Брат маньяка на следствии рассказывал, что припадков у Гусакова не наблюдалось, как и провалов в памяти или обмороков. Был такой же, как все. Такой же, да не такой.

Характерно, что Гусаков на следствии ничего не скрывал, признался в большем количестве преступлений, чем ему вменяло следствие. Семь человек, которых они изнасиловал или пытался изнасиловать, отыскать не удалось. Заявлений также найти не смогли. Может, они и были, но их припрятали, как и многое другое.

Для освидетельствования Гусаков был направлен в институт Сербского (в те годы – ВНИИ общей и судебной психиатрии). Мне удалось встретиться с медиками, наблюдавшими подследственного во время проведения экспертизы. По словам врача Александра Панасейкина, у Гусакова было тяжелое психическое заболевание. Хотя внешне он мог производить впечатление вполне здорового человека, подследственный несомненно нуждался в лечении и медицинском контроле. Ни у Панасейкина, ни у его коллег диагноз сомнений не вызывал. Такое заболевание, по словам врача, симулировать невозможно.

Я покидал стены института Сербского, где проходила беседа, и мысленно представлял дальнейшую судьбу парня, пять лет охотившегося на женщин и детей в окрестностях Ногинска. Сначала направление в спецбольницу под строгое наблюдение, по сути дела в тюрьму для душевнобольных. Курс лечения предположительно семь-восемь лет. Потом больница с усиленным режимом на два-три года. И наконец, последний этап: больница обычного типа, примерно полгода, после чего – выписка, свобода…

Конечно, спешили уверить меня врачи, полной уверенности в выздоровлении у нас нет, никто не может дать такой гарантии. Но мы врачи, и принимать другое решение, устанавливать иной диагноз нам не позволяет профессиональный долг. Не смог я удержаться от наивного вопроса: «Если нет уверенности в выздоровлении, возможно ли возвращение Гусакова к старым увлечениям?» Ответил мне руководитель клинического отделения института профессор Федор Кондратьев. Врачи убеждены, что преступник избавится от навязчивых идей. Помогут мощные психотропные средства, ударные дозы медикаментов. После такой терапии Гусаков должен стать тихим, спокойным человеком, любимым занятием которого будет грызть семечки на лавке во дворе.

Не знаю, как насчет семечек, но безопасную бритву такой «излечившийся» в руках наверняка удержит. И передвигаться сможет без посторонней помощи туда, куда захочет. Впрочем, Гусакову грызть семечки не пришлось, хотя врачи очень желали торжества сострадания и гуманизма.