Любовь Лобанова - Преступления против правосудия

Решение вопроса о субъективной стороне анализируемого состава преступления также не лишено определенных сложностей.

В юридической литературе наиболее распространено суждение, согласно которому разглашение сведений о мерах безопасности является умышленным преступлением [337]. Однако после изменения редакции ч. 2 ст. 24 УК такой вывод выглядит слишком категоричным. Чтобы в этом убедиться, необходимо, думается, определиться в части следующих проблем.

Во-первых, возможно ли в принципе предание соответствующих данных огласке без того, чтобы это не охватывалось сознанием субъекта?

Во-вторых, вытекает ли из содержания употребленных в законе терминов, что по ст. 311 УК должны квалифицироваться только умышленные деяния?

Ситуация, при которой сведения о мерах безопасности могут стать достоянием постороннего лица в результате неосмотрительного поведения субъекта, вполне допустима. Это возможно, например, в случае ошибки в личности гражданина, которому передается информация; при сообщении последней другому компетентному лицу в условиях, когда ее обладателем становится посторонний, о присутствии которого передающий сведения не знает, хотя должен и мог бы об этом знать, и т. д.

Что же касается употребленных в законе терминов, то они также не исключают вывода о возможности совершения анализируемого преступления по неосторожности.

Так, в русском языке глагол «разгласить», от которого, надо полагать, произошло существительное «разглашение», означает «рассказать, оповестить, сделать известным всем (что-нибудь тайное)» [338].

Безусловно, актуален и вопрос о том, достигает ли неосторожное разглашение сведений о мерах безопасности уровня общественной опасности, присущего преступному посягательству. Сомнения в правильности положительного ответа на поставленный вопрос, думается, возможны лишь в отношении деяния, предусмотренного ч. 1 ст. 311 УК. Предание огласке соответствующих данных в том случае, когда оно повлекло тяжкие последствия (ч. 2 ст. 311 УК), на наш взгляд, представляет опасность и тогда, когда произошло в результате неосмотрительного поведения виновного. Нам представляется, что вопрос о форме вины в составах разглашения данных о мерах безопасности следовало бы в законе решить дифференцировано. В ч. 1 ст. 311 УК целесообразно было бы указать на умышленный характер деяния, а применительно к квалифицированному составу — допустить возможность неосторожной формы вины. При этом формулировку диспозиции ч. 2 данной статьи следовало бы изменить, отказавшись от конструкции типа «то же деяние...» и воспроизведя в тексте названной части указание на другие признаки простого состава преступления.

Раскрывая содержание квалифицирующего признака , необходимо, думается, исходить из целевого назначения нормы, закрепленной в ст. 311 УК. Тяжкие последствия могут, во-первых, выразиться в существенном фактическом нарушении безопасности защищаемых лиц (убийство, причинение вреда здоровью, причинение значительного имущественного ущерба и т. п.), во-вторых, в отклонении охраняемого субъекта от выполнения его процессуальной функции или обязанностей по исполнению судебного акта (вынесение судьей неправосудного приговора, отказ свидетеля от дачи показаний или дача им заведомо ложных показаний и т. п.), в-третьих, такие последствия могут заключаться в материальных и людских потерях, которые связаны с пресечением или предотвращением посягательств на лиц, в отношении которых были применены меры безопасности (лишение жизни работника правоохранительного органа либо причинение вреда его здоровью, существенные материальные затраты на применение дополнительных мер безопасности и т. д.).

Закономерен и вопрос о субъекте данного квалифицированного состава преступления. Он актуален в связи с содержанием ч. 3 ст. 19 Федерального закона «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов». Здесь говорится: «Разглашение защищаемым лицом сведений о применяемых в отношении него мерах безопасности в случае, если это привело к тяжким последствиям для других лиц, влечет за собой уголовную ответственность» [339]. К сожалению, это справедливое указание Закона не подкреплено уголовно-правовой санкцией. Существующая формулировка ч. 2 ст. 311 УК позволяет относить к числу субъектов предусматриваемого ею преступления лишь лиц, которые могут привлекаться к уголовной ответственности на основании ч. 1 данной статьи. Но так называемые защищаемые субъекты могут, во-первых, вовсе не находиться в отношениях службы (присяжные заседатели). А во-вторых, находясь в подобных отношениях, информацию о мерах безопасности они получают отнюдь не в связи непосредственно со служебной деятельностью, а постольку, поскольку именно в целях обеспечения их безопасности применяются соответствующие меры. Предложенное выше изменение конструкции квалифицированного состава преступления позволило бы устранить и эту несогласованность между упомянутым Законом и УК. На наш взгляд, уголовная ответственность за разглашение сведений о мерах безопасности, повлекшее тяжкие последствия, не должна ставиться в зависимость от наличия у лица каких-то специальных свойств.

Разумеется, наступившие последствия должны находиться в причинной зависимости от предания сведений о мерах безопасности огласке, хотя причинная связь в этом случае не всегда может быть прямой. Психическое отношение виновного к рассматриваемому квалифицирующему признаку, как представляется, может выразиться как в умысле, так и в неосторожности.

Авторитет суда, честь и достоинство лиц, участвующих в отправлении правосудия, являются важным условием осуществления Данной процессуальной функции. Проявления неуважения к суду могут отрицательно сказаться на ходе процессуальной деятельности, затруднить исследование судом доказательств, а также лишить судебный процесс той воспитательной роли, которую он призван выполнять. Умаление авторитета суда и достоинства судьи отнюдь не способствует надлежащему восприятию вынесенных судебными инстанциями правоприменительных актов, ибо «авторитет судебной власти — это общепризнанное в стране ее влияние на всех субъектов права» [340]. Его основанием является «признание достоинств суда, судебного разбирательства как способа, наиболее гарантирующего объективное, справедливое решение правовых вопросов, споров» [341].

Понимание этого имело место уже в XVII веке. Так, в Соборном Уложении специально разбирается казус с оскорблением суда и судьи. В ст. 106 значится: «А будет кто ни буди, пришед в которой приказ к суду для иного какова дела, судью обесчестит неприложным словом, а сыщется про то допряма, и того за государеву пеню бита кнутом или батоги, что государь укажет, а судье велеть на нем доправити бесчестие» [342]. В УК РФ также содержатся нормы, специально созданные законодателем для защиты авторитета суда, чести и достоинства судьи как условия осуществления ими функции правосудия.