Юрий Антонян - Психология убийства

Как самоубийство человечества можно рассматривать не только убийство, но и собственно самоубийство конкретного лица. В выпуске за декабрь 1876 года "Дневника писателя" Ф. Достоевский приводит следующее рассуждение: "Так как на вопросы мои о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что я могу быть счастлив не иначе, как в гармонии целого, которой я не понимаю, и очевидно для меня, и понять никогда не в силах... Так как, наконец, при таком порядке я принимаю на себя в одно и то же время роль истца и ответчика, подсудимого и судьи и нахожу эту комедию со стороны природы совершенно глупою, а переносить эту комедию с моей стороны считаю даже унизительным... То в моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдания, вместе со мною на уничтожение".

Применительно к самоубийству в собственном смысле слова А. Камю полагал, что оно не следует за бунтом и не является его логическим завершением. Самоубийство, по А. Камю, есть полная противоположность бунта, так как предполагает согласие. Подобно скачку, самоубийство это согласие с собственными пределами. Все закончено, человек отдается предписанной ему истории; видя впереди ужасное будущее, он низвергается в него.

Не со всем здесь можно согласиться. Самоубийство действительно не следует за бунтом и не является его логическим завершением — оно само очень часто представляет собой бунт, в котором человек проявляет несогласие с собственными пределами, с условиями своей жизни, с самой жизнью. То, что он отдается предписанной ему истории, не означает, что он не бунтует в суициде. Очень точно это выразил Кириллов в "Бесах" Ф. Достоевского: "Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою". Довольно часто и убийство принимает характер бунта — и против своих малых материальных возможностей, и против психологических и физических оград своей свободы, и против унижений. Даже муж, убивающий свою жену, подчас бурно протестует против тех условий, которые она создала в семье и которые ощущаются им как непереносимые. У. Шекспир и Дж. Верди прекрасно показали это в "Отелло". Одним словом, бунт — это еще один фактор, который объединяет убийство и самоубийство.

Самоубийство человечества, совершается ли оно с помощью убийства, самоубийства отдельных людей, несчастных случаев, экологических катастроф и т.д., никогда не выражает ностальгию по потерянному раю первобытной человеческой дикости, а как раз движение к первоначальному тлену, когда не было и дикости. Потому, что человечество часто ощущает себя стоящим на краю, конкретный человек воспринимает мир таким, когда все дозволено. По мнению А. Камю, слова "все дозволено" в "Братьях Карамазовых" произносятся с оттенком, печали. Действительно, возможность делать все, что угодно, не имея никаких запретов в своей душе, вряд ли принесет какую-либо радость или, напротив, огорчение. Человек в этом случае бывает сломлен нравственным обвалом, он не может не потеряться и не растеряться в новом для себя мире безграничных возможностей поступать как хочется, он, который ранее всегда был на привязи у собственной совести.

Требования тотальной свободы, хладнокровно применяемые не отягощенным моралью рассудком, всегда влекут дегуманизацию и деструкцию, низводят человека до объекта манипулирования и средства удовлетворения своих желаний, иногда порочных. Требования тотальной свободы неизбежно делают личность объектом экспериментирования, и наступление ее смертного часа определяется лишь регламентом, который разрабатывает и внедряет государственная власть. Подобная свобода выделяет тех единственных, кому дано право убивать, — это те, которые создают регламенты убийств, другие же следуют этим регламентам. Действия тех и других делают самоубийство человечества реальностью. Это тем более верно, что регламентаторы, эти великие эксперты, не дают людям никакой надежды и лишь разрешают смотреть в темную трубу, в конце которой мерцает свет.

Самоубийством человечества управляет не бессмыслица, а смысл, но его чрезвычайно трудно расшифровать. Чтобы это сделать, надо, видимо, отдельно анализировать все конкретные виды саморазрушительных действий и в каждом из них искать тайный смысл. Такие действия следует объединить в единый вал, т.е. различить в них единый смысл. В этом аспекте убийство можно и нужно исследовать вместе с самоубийством, поскольку и то, и другое есть насильственное уничтожение человека. Впрочем, я предложил лишь очень грубую и упрощенную схему, которая должна обрасти плотью, не менее важной, чем сама эта схема.

Разумеется, между самоубийством отдельного человека и самоубийством человечества, как я его предлагаю понимать, есть огромная разница. В первом случае суицидент полностью исчерпывает себя и самоуничтожение является свидетельством того, что живое полностью превратилось в неживое. Во втором любые формы разрушения (убийства, несчастные случаи и т.д.) не приводят, однако, к исчезновению людей, они лишь свидетельствуют о некотором движении назад, причем движении достаточно красноречивом, только надо уметь уловить и понять его.

Итак, глубинный смысл убийства — самоубийство человечества. Но в этом качестве он никогда не осознается. Теперь обратимся к тем явлениям, которые выступают в качестве причин совершения убийств отдельными людьми. Это — другой уровень исследования причин убийств, различение же названных уровней следует признать очень важным для объяснения интересующего нас явления.

Поиск причин совершения убийств должен быть сосредоточен на выявлении тех факторов субъективного характера, которые порождают именно эти действия, а не какие-нибудь другие, во всяком случае только насильственные против личности.

Многолетние исследования природы и причин убийств привели меня к однозначной мысли о том, что насильственно лишают жизни других главным образом те, которые отличаются одной весьма существенной особенностью. Это постоянная, изматывающая напряженность, высокая тревожность, переходящие в страх смерти. Этот вывод абсолютно не умозрителен, он сделан на основе углубленного изучения личности, условий воспитания и всей жизни убийц, в том числе тех, которые убивали неоднократно; он сформулирован в результате тщательного обдумывания всех обстоятельств различных категорий убийств и попыток проникновения в субъективный смысл и значение как всего отдельного преступления в целом, так и его отдельных деталей. Мои усилия были сосредоточены на том, чтобы понять, ради чего человек убивает, какую при этом свою субъективную, чаще всего бытийную, задачу он решает, одним словом, каков мотив убийства.