Владимир Горохов - Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса

– А я полагаю, – внезапно вмешался в разговор Клеобул, – причину того, что в прорицалище вещает женщина, следует искать в другом. И она, между прочим, лежит на поверхности. Аполлон – прекраснейший из богов и он, соответственно, доверяется прекраснейшему творению природы, то есть женщине.

– С тобою, Клеобул, не согласятся Фалес и Солон, – возразил стоявший рядом с Клеобулом Питтак. – Фалес скажет, что прекраснее всего законы природы, а Солон станет утверждать, что нет ничего совершеннее законов государства. Впрочем, желательно услышать мнение самого милетянина, а не строить досужие домыслы. Что думаешь на сей счёт, уважаемый физик, большой знаток природы?

– Коль желаете знать моё мнение по данному вопросу, – после недолгих размышлений высказался Фалес, – то оно таково. Из всего Сущего прекраснее всего сама Природа, потом её законы, затем – законы гражданские. И уж потом женщина.

– Неужели женщины прекраснее мужей? – воспротивился Эзоп. – Тогда почему миром правят мужи, а не женщины?

– Кто реально правит миром – это ещё большой вопрос, – с поддёвкой сказал Биант. – Клеобул, к примеру, только тогда принимает решения, когда их одобрят его жена и дочь. Такое же положение вещей и у Питтака. Поговаривают, что и Солон постоянно советуется с Элией. Да и мне приходится неоднократно обращаться за помощью к супруге. Вот разве что Фалес и Эзоп не поступают так, как мы, поскольку жён не имеют. Впрочем, они, сдаётся мне, именно по этой причине, не являются правителями. По этой же уважительной причине творец басен не умеет управлять собой. И даже не владеет письмом. Правда, Эзоп?

Сочинитель басен к удивлению всех промолчал и даже не повернул головы в сторону говорящего Бианта. Он сделал вид, что не расслышал слов приенского мудреца. Что делать, если нечего ответить, то лучше не расслышать. Это извечное правило жизни.

– Кто прекрасней, Эзоп, ты можешь убедиться воочию, сравнив себя с Пифией. Это будет главным аргументом в нашем споре и реальным доказательством имеющегося положения вещей. Таково моё искреннее убеждение, – наконец-то отозвался молчавший всё это время Хилон.

Безобразный с виду сочинитель басен хотел было в резкой форме ответить спартанцу и всем собеседникам сразу. Но Солон резко поднял руку вверх и предупреждающе сказал:

– Однако, ты, Эзоп, да и все мы, несвоевременно затеяли подобный разговор. Здесь не место для неприглядных бесед. Давайте лучше помолчим, прислушаемся, сосредоточимся, опочинем. Предстоит чрезвычайно важное дело. Грядёт небывалый пир. Не будем сейчас зря тратить силы, и попусту бросаться словами.

– Нет-нет! – возопил Эзоп, – если не желаете говорить о Пифии, то предлагаю обратиться к вопросу о правлении и управлении. Уж больно интересный вопрос для таких лиц, как вы. Мне хочется знать, как с подобным обстоят у вас дела. Лично я никогда не правил и никогда не буду править. А собою управляю, как хочу, несмотря ни на что. Вот так- то! А вы? Ответьте мне искренне и правдиво, мудрствующие мужи!

Зная, что сочинитель басен не отвяжется от них, мудрецы кратко высказали свои суждения, на сей счёт. Первым начал Солон:

– В Афинах правлю не я, а правит народ. Причём правит с опорой на существующие законы и с учётом обстоятельств жизни. Если доводится где-то управлять мне, то делаю это в соответствии с нормами законов и добродетели. Управлять собой, в отличие от Эзопа, я научился. Всегда опираюсь на разум и этос. Скажу искренне, что правление и управление для меня дело обременительное, но необходимое для пользы отечества и личной жизни.

– Никогда не правил и не собираюсь – подобно Эзопу, – высказался Фалес. – Но собою управлять умею. В этом мне помогают знания, прежде всего знания природы и её законов, а также твёрдый характер. Собою править никому не позволяю и законов полиса не нарушаю.

– Я правлю, как позволяют мои знания, – ответствовал Биант. – И собой управляю на основе знаний. Но, к сожалению, не всегда получается. Иногда вмешиваются чувства. Я натура чувствительная.

– Правлю государством, как угодно богам. Собою управляю, как угодно мне. И там и там ошибаюсь, но не огорчаюсь. Стараюсь исправлять ошибки и постоянно учусь, – сказал Питтак. Собою управляю ещё более обременительно, нежели Солон. Выходит то, что выходит.

– Правлю, как могу. Правлю, как правлю. И собой и государством. Управлять государством легче, нежели собой. Использую для этого всё, чем располагаю, – заявил Клеобул.

– У нас, спартанцев, всё предписано законами Ликурга. Ничего нового добавить не могу, – отозвался Хилон. – Надеюсь, вы сами всё знаете. А кто не знает – приезжайте в Лаконику.

– Никак не правлю, по той причине, что пока не доводилось! – воскликнул Анахарсис. Учусь, благодаря Солону, управлять собой. Что-то получается, а что-то нет. Но, если в будущем доведётся править, буду делать это по справедливости и по чести. А если не доведётся – огорчаться не стану.

Когда мудрецы, стоявшие полукругом, с обращёнными к храму взорами, на мгновенье умолкли, прекратив свои суждения о правлении и управлении, в этот момент, неожиданно для всех, раздались звуки величественной музыки. Никто из присутствующих не понял, откуда же она льется? Звуки могучей лиры, а может быть и сотен лир прорывались буквально отовсюду. Так всем почудилось и послышалось. Было ощущение, будто сам Аполлон взял в свои божественные руки любимый инструмент и вместе со многими другими музыкантами решил вдохновить великих мудрецов на сокровенные размышления. Мудрецы дивились столь утонченно-нежным и в то же время мощным музыкальным звукам и, величественно наслаждаясь, молча слушали их. Пифийская мелодия была столь прелестна, волнительна и трогательна, что все присутствовавшие здесь поддались глубочайшему душевному порыву, неведомому ранее внутреннему ликованию. Они, словно бы очарованные, начали покачивать своими телами влево, вправо, вперед, назад, а затем будто бы поплыли по воздуху. Несомненно, такой музыки они не слышали никогда. Вряд ли подобное слышали и другие смертные за пределами дельфийского храма.

Но музыка неожиданно резко оборвалась, умолкла, хотя эхо продолжало нести ее искристые отголоски над Парнасом. На какое-то мгновение наступила полная тишина. Все предчувствовали, что сейчас последует что-то необыкновенное, чудесное, выходящее за пределы человеческих представлений. Храм Аполлона всегда этим славился. Да и сейчас всё к тому шло. Эзоп по этому поводу хотел было сострить что-нибудь этакое, однако не успел. Только он открыл рот, как вдруг застонала стена храма и в ней появились очертания небольшой двери. Дверь, поскрипывая, медленно отворилась. Мудрецы об этой двери слышали разные небылицы. Слышали, что якобы эта потайная дверь есть кратчайший путь к прорицалищу и что она предназначена только для Пифии и что она ею пользуется исключительно по особо значимым случаям. Клеобул где-то осведомился, что такая дверь используется раз в сто лет. А Питтаку давным-давно было сказано, что это дверь Аполлона и что он, через нее спустившись с небес, тайно проникает в храм. Фалесу говорили, что никто из служителей храма, кроме Пифии, не знает, где находится потайная дверь, но в том, что она есть, никто не сомневается. Биант, более того, знал, что в храме таких дверей несколько и что имеется также множество тайных, неизвестно куда ведущих, подземных ходов. А Хилон в молодости даже пытался угадать, где может находиться потаённая дверь, коль она существует. Тогда не получилось, а вот теперь – удалось ее воочию лицезреть. Наконец, Солон, который был знаком со многими храмами и всякими их уловками, предполагал, что разных хитростей, тайн, и чудес храмовые стены содержат предостаточно. И не только в Дельфах. Но одно дело слышать, догадываться, предполагать, иное – самому увидеть, как она – эта потаённая дверь вдруг внезапно появляется прямо перед тобой.