Анастасия Малешина - Преступления против жизни в странах общего права

Для глубокого анализа и понимания природы любого преступления, степени его общественной опасности необходимо изучить его объект – совокупность охраняемых законом социально значимых ценностей, интересов и благ, на которые посягает лицо, совершающее преступление, и которым причиняется или может быть причинен существенный вред.

Непосредственным объектом деяний, входящих в систему преступлений против жизни, является жизнь человека [132].

Жизнь в качестве объекта преступления имеет ряд аспектов. С одной стороны, она представляет собой «обеспеченную законом возможность существования личности в обществе» [133], пользования предоставленными ей правами, взаимодействия с другими индивидами, а с другой – естественный физиологический процесс. Поэтому понятие «преступление против жизни» неразрывно связано с выявлением начала жизни человека и ее окончания, а также признаков, которые характеризуют данное явление, – это и есть фактические и юридические предпосылки для признания деяния преступлением против жизни и отграничения его от смежных преступлений, в частности от незаконного прерывания беременности. Однако необходимо признать, что на практике указанные вопросы нередко вызывают определенные трудности при квалификации и зачастую не урегулированы в законодательстве.

Изначально английское общее право исходило из того, что лишить жизни можно только «разумное существо, имеющее самостоятельное физическое существование» ( reasonable creature in rerum natura ) [134]. Это понятие, взятое из дефиниции тяжкого убийства Э. Коука, которая считается классической, в наше время трансформировалось в понятие «живого человеческого существа» ( living human being ).

Джеймс Ф. Стифен также называл началом жизни момент, когда «плод полностью отделился от тела матери, и его жизнь не зависит от жизни матери» [135].

Таким образом, момент, когда плод становится человеком в уголовно-правовом смысле, связывается с полным отделением его от тела матери. Доказательством живорожденности выступает самостоятельное легочное дыхание, сердцебиение и произвольное движение мускулатуры [136].

Надо сказать, что данный подход основан на концепции отсутствия у плода каких-либо прав до момента появления на свет. В решении по делу Paton v. British Pregnancy Advisory Services плоду было отказано в каких-либо гражданских правах вплоть до появления его на свет – «в Англии и Уэльсе плод не обладает правом на предъявление иска, никаким правом вообще, до момента рождения» [137]. Непризнание наличия у плода гражданских прав, вытекающее из его тесной связи с материнским организмом, было закреплено в ряде других английских решений, в частности C. v. S . и Re F (in utero) [138].

В решении по делу R v. Tait Апелляционный суд постановил, что угрозу «я убью твоего ребенка», адресованную беременной женщине в отношении находящегося в утробе младенца, нельзя рассматривать как угрозу убить «другого человека» (« a third person ») в смысле ст. 16 Акта о преступлениях против личности 1861 г., поскольку плод in utero не является в обычном смысле этого слова «другим человеком», независимым от своей матери [139].

Умерщвление плода, находящегося в утробе матери, а равно в начале физиологических родов не может быть квалифицировано как убийство. Названные деяния являются самостоятельными преступлениями, ответственность за которые предусмотрена в ст. 58 Закона о преступлениях против личности 1861 г. ( Offences against the Person Act ) и ст. 1 Закона о сохранении жизни новорожденных 1929 г. ( Infant Life (Preservation) Act ) [140].

Правильность подобного определения момента начала жизни вызывает сомнения: получается, что в начале физиологических родов мы имеем дело с плодом, а в конце уже с человеком.

Неоднозначной представляется и оценка преступного поведения лица, которое намеренно причиняет беременной женщине вред, в результате которого изначально жизнеспособный плод погибает до, во время или сразу после родов (намерение направлено именно на причинение вреда здоровью женщины, а не плоду, как в описанных выше случаях). Апелляционный суд в 1996 г. признал, что, поскольку плод является частью тела матери, «подобно руке или ноге», намеренное причинение вреда матери следует признать эквивалентным намеренному причинению вреда ее еще не родившемуся ребенку. Соответственно, такое намеренное поведение можно квалифицировать как тяжкое убийство [141].

Год спустя Палата лордов предложила квалифицировать такие случаи как конструктивное простое убийство, мотивируя свое решение тем, что плод является самостоятельным организмом, смерть наступает в ходе противоправных действий, опасных по своей природе, и в данном случае не имеет значения, против кого в момент совершения преступления был направлен акт насилия [142]. Лорд Мастилл отверг аргумент Апелляционного суда, что организм матери и плода можно отождествлять – «между матерью и плодом, безусловно, существует тесная связь, обусловленная в том числе полной зависимостью плода от материнского организма, поскольку именно он снабжает кислородом и всеми необходимыми питательными веществами для развития и поддержания жизнедеятельности. Эмоциональная связь матери и ее еще не рожденного ребенка также представляется особой. Но речь можно вести именно о тесной связи, а не о полном отождествлении. Мать и плод не единый организм, а два различных организма, живущих в симбиотической связи» [143].

Уголовный кодекс Канады 1892 г., действующий в редакции 1985 г. с последующими изменениями и дополнениями, также исходит из концепции «живого человеческого существа». Согласно ч. 1 ст. 223, человек считается родившимся живым в смысле названного Акта после полного отделения от тела матери, независимо от того, дышит ли он, обладает ли самостоятельным кровообращением и перерезана ли пуповина. Однако уже в ч. 2 этой же статьи содержится указание на то, что лицо совершает убийство и в том случае, если во время беременности женщины или во время родов причиняет плоду такой вред, который приводит к его гибели после родов.

Статья 238 является специальной по отношению к ч. 2 ст. 223. Она предусматривает ответственность за умерщвление в процессе физиологических родов плода, который еще не стал человеком, «и в том случае, если бы он стал, лицо было бы признано виновным в убийстве».

После отмены запрета на производство аборта в 1969 г. в Уголовном кодексе оставалась ст. 251, которая признавала преступным любое искусственное прерывание беременности, за исключением тех случаев, когда дальнейшее вынашивание ребенка могло причинить существенный вред здоровью матери. Причем решение о необходимости проведения подобной операции должна была принимать комиссия, состоящая из трех врачей. Однако в 1988 г. Верховный суд Канады в решении по делу R v. Morgentaler пришел к заключению, что ст. 251 нарушает права граждан, закрепленные в ст. 7 Канадской Хартии прав и свобод, поскольку за годы действия нормы врачебные комиссии создавались не во всех больницах и не во всех провинциях, поэтому не каждая женщина могла воспользоваться предусмотренной процедурой [144].