Габриэль Шершеневич - Избранное

16 (29) июля 1906 г. против бывших членов Думы – «выборжцев» было возбуждено уголовное дело по двум статьям Уголовного уложения (ст. 129 и 132): 167 бывших депутатов были преданы суду Особого присутствия Санкт-Петербургской судебной палаты. Действия подсудимых не подпадали под ст. 129, которую им вменяли: они могли быть обвинены в составлении, но не в распространении Воззвания, – т. е. за одно «составление» подсудимых не могли лишить политических прав. Как заявил один из адвокатов подсудимых, Оскар Пергамент, «венок славы подсудимых так пышен, что даже незаслуженное страдание не вплетет в него лишнего листа… Но если нужно произвести над ними насилие, то зачем же к насилию над людьми прибавлять еще насилие над законом?» 13 13 Выборгский процесс. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1908. . Однако адвокатам не удалось доказать свою правоту и подсудимые были лишены права в дальнейшем избираться в Государственную Думу.

После роспуска Думы, в том же 1906 гг. Ф. Шершеневич переехал из Санкт-Петербурга в Москву. Он был назначен на должность профессора кафедры торгового права юридического факультета Московского университета.

С мая 1908 г. Габриэль Феликсович, как «выборжец», отбывал наказание в Таганской тюрьме в Москве, куда определили часть депутатов-арестантов. Всех их (группу из 12 человек) – политиков, юристов, экономистов, а по большому счету граждан, борющихся за права всех жителей России, – поместили в одиночные камеры. Всем депутатам «не разрешили пользоваться своей постелью, и на железной кровати был положен сенник, скудно набитый не то соломой, не то морской травой, такая же подушка, кусок дерюги вместо простыни и кусок солдатского сукна вместо одеяла» 14 14 Ледницкий А. Р. С. А. Муромцев в тюрьме // Сергей Андреевич Муромцев: Сб. ст. С. 353. . Зато можно было писать, чем Шершеневич и воспользовался. Широко известная книга «Общая теория права» почти полностью была написана именно в «Таганке».

Г. Ф. Шершеневич смиренно проводил время отсидки, но иногда вскипал из‐за несправедливости. Как‐то на прогулке «перед нами предстал тюремный инспектор, окруженный целым штатом тюремного начальства, и какой‐то молодой человек в котелке с фотографическим аппаратом в руке. В ту же минуту над самым ухом С. А. (С. А. Муромцева. – П.К. ) наш солдат гаркнул во всю глотку: «смирно!» и вытянулся в струнку. Стало всем как‐то неловко; тюремный инспектор, приложив руку к козырьку, спросил, нет ли заявлений, молодой человек снял шляпу, мы ответили поклоном и сказали, что заявлений нет. Гости удалились. Мы долго смеялись по этому поводу, только Г. Ф. Шершеневич спорил, что кричали не на нас «смирно», и я должен был спросить самого конвоира, на кого он кричал, и тогда он объяснил, что это арестантам кричат «смирно» при входе начальства. Много времени спустя мы узнали, что молодой человек в котелке был сотрудник английской газеты «Times», получивший из Петербурга разрешение осмотреть Каменщики и видеть, как содержится в тюрьмах председатель первой Государственной Думы, ее наставник и руководитель, и его товарищи-депутаты» 15 15 Там же. С. 361–362. .

Соратник по Думе и «Таганке» А. Р. Ледницкий вспоминает:

«– Товарищ, товарищ, я перерезал себе жилы, я умереть хотел, но меня спасли, чтобы повесить по закону, – слышу я точно из‐под земли звучный молодой голос, полный страстного горя и отчаяния.

– Я – черный ворон, дважды к смертной казни приговорен – в Ростове и Москве, но я смерти не боюсь. Товарищ, я не боюсь, скажи всем, слышишь, всем, что черный ворон смерти не боится. Мой брат погиб на Потемкине под Одессой, я смерть приму без страха и боязни.

С ужасом и жадностью мы ловили слова, сначала не давая себе отчета, что это значит, и лишь немного спустя соображаем, догадываясь, что это голос арестанта, сидящего внизу под нами, недавно приговоренного к повешению и в смертном страхе ожидающего роковой минуты» 16 16 Ледницкий А. Р. Указ. соч. С. 362–363. .

У каждого осужденного своя Голгофа. У кого крест, у кого костер, у кого виселица. А у кого «всего лишь» трехмесячная отсидка в тюрьме. Габриэль Феликсович никогда не отличался богатырским здоровьем. Будучи миниатюрным, субтильным человеком, он внешне совсем не соответствовал присущему тогда ему имиджу «титана мысли и отца русской демократии». Как писал М. М. Винавер, «я представлял его себе грузным, тучным, лысым, с очками на лбу, углубленным в книги, неподвижным гелертером 17 17 От нем . Gelehrte – ученый. немецкого покроя. А увидел я необыкновенно изящного молодого человека, невысокого, стройного, худого, изысканно одетого, с лесом светло-русых волос на голове, с голубыми бархатными глазами, с тонкими, почти детски-нежными чертами лица и с особенно резко выделявшимися из‐под усов, на фоне чисто выбритого подбородка, красиво очерченными губами, складывавшимися в очаровательную юношескую улыбку… я все глазам своим не верил и все сомневался: да тот ли он самый?..» 18 18 Винавер М. Венок на могилу Шершеневича // Сборник статей по гражданскому и торговому праву: Памяти профессора Габриэля Феликсовича Шершеневича. С. 13.

Подорвало ли здоровье Г. Ф. Шершеневича заключение? Очевидно, что не улучшило, особенно психологически. Возможно, эти три месяца и стали одной из причин столь раннего его ухода из жизни.

В феврале 1911 г. он покинул Московский университет в знак протеста против политики министра народного просвещения Л. А. Кассо. Это был очередной эффектный политический жест целой группы преподавателей университета в духе Выборгского воззвания. Эффектный, но не эффективный, поскольку политика министерства не изменилась, а студенты лишились многих замечательных преподавателей. В числе ушедших были ректор, весь президиум Университета, а также помимо Г. Ф. Шершеневича такие выдающиеся ученые, как В.И. Вернадский, К. А. Тимирязев, С. А. Чаплыгин, и многие другие. Последующие полтора года до конца своих дней Г. Ф. Шершеневич работал в должности профессора Московского коммерческого института.

В московский период Шершеневич активно занимался научной деятельностью. Из-под его пера вышли такие фундаментальные работы, как «История философии права» (1904–1907), «Общее учение о праве и государстве» (1908), «Социология» (1910), «Общая теория права» (1910). Одновременно он принимает участие и в законотворческой деятельности в рамках соответствующих комиссий, комитетов и рабочих групп партии кадетов в Государственной думе последующих созывов. Особенно следует отметить его участие в обсуждении проекта Гражданского уложения, который должен был стать первым российским гражданским кодексом. Эту работу не удалось довести до конца, однако ее результаты впоследствии были использованы уже в советское время при принятии соответствующего законодательства.