Нильс Кристи - Пределы наказания

Речь идет не о том, чтобы объяснить происшедшие изменения либо отсутствие изменений. Мы хотим только отметить, что нет ничего нового в увеличении зарегистрированной преступности без соответствующе­го увеличения числа заключенных в тюрьмах. И наобо­рот, нет ничего нового в сокращении зарегистрирован­ной преступности без соответствующего сокращения числа заключенных. Не существует жесткой связи между уровнем преступности и уровнем наказаний. Оба эти явления находятся друг с другом, по-видимо­му, в сложных и не очень понятных отношениях. Не имеется достаточных данных для утверждения, что коэффициент преступности в той или иной стране определяет коэффициент заключенных. С другой сто­роны, нет достаточных данных для утверждения, что коэффициент заключенных в стране или ударная мощь полиции определяет уровень преступности. Несомнен­но, они влияют друг на друга, но жесткой связи между ними нет. По этой и по другим причинам было бы слишком сильным упрощением рассматривать нака­зание просто как средство борьбы с нежелательным поведением.

Знакомясь с новой волной литературы, посвящен­ной вопросам удержания, поражаешься простоте наи­более важных обоснований. Это та же самая простота, которая была характерна для теории некарательного воздействия. Тогда было очевидно, что преступников нужно исцелять, дабы они не продолжали свою анти­социальную деятельность. Теперь столь же очевидно, что примеры страдания грешников должны удерживать тех, кто вступил на скользкий путь. Дело обстоит та­ким образом, как будто контроль над преступностью представляет собой самоцель. Такого не может быть. Позвольте мне по-иному сформулировать это положе­ние: если бы общее предупреждение, или удержание, было основной целью деятельности, то систему уго­ловной юстиции в наших странах следовало бы орга­низовать совершенно по-другому. Если бы цель наказания состояла в том, чтобы обеспечить единство моральных оценок, то система уголовной юстиции едва ли должна была прилагать какие-либо усилия для контроля над теми преступлениями, которые в нашем обществе считаются тяжкими. Большинство убийств могло бы оставаться безнаказанным; мы все знаем, что это плохо, и было бы более чем достаточно ограничить­ся формальной церемонией объявления того, кто в этом виновен. Вместо этого можно было бы направить всю нашу энергию на подкрепление слабых норм. В Нор­вегии мы недавно запретили продажу досок на роли­ках для сухопутного серфинга. Мы также приняли за­кон, обязывающий использовать привязные ремни на передних сиденьях автомобиля. Это благородные за­дачи для теории удержания. Всего несколько пригово­ров к пяти годам лишения свободы — и мы будем со­блюдать эти предписания. Сотни человек ежегодно будут избавлены от тяжких телесных повреждений в результате соблюдения закона о привязных ремнях; возможно, это спасет тридцать жизней, что равно сред­негодовому числу убийств в Норвегии.

Не может быть, чтобы дело обстояло столь просто. Существование более сложной цели предположил К. Макела (1975). Он принадлежит к числу людей, воз­главляющих в Финляндии борьбу за новое уголовное право. Главный его аргумент заключается в том, что посредством общего предупреждения система наказа­ний должна сформировать перечень приоритетов, отра­жающий ценностные представления общества. Это ин­тересная идея. И я вскоре вернусь к ней. Однако в общем виде речь идет просто о том, что более тяжкие преступления должны караться более суровыми нака­заниями. Или, как сказано в упоминавшемся выше шведском докладе, «санкции должны определяться тем, насколько опасны и предосудительны преступле­ния» (с. 200). Итак, причинение наибольшей боли тем, кто совершил наиболее осуждаемые деяния.

Но кто должен определять приоритеты? В моей части мира — парламент. Модель проста: уголовное право устанавливает перечень греховных деяний, пар­ламент классифицирует их и ранжирует, а затем дает подробное указание, какое количество боли следует причинять за каждое из возможных нарушений зако­на, исходя при этом, конечно, из того, что наибольшая боль полагается за наиболее тяжкие грехи.

Составление перечня приоритетов, отражающих ценностные представления общества, — то, что пред­лагает К. Макела, — усложняет задачу. Цель не только в том, чтобы контролировать преступность, но также и в том, чтобы определить приоритеты среди охраняемых уголовным правом ценностей. Это то, что выдвигается на первый план и в шведском докладе «Новая систе­ма уголовного права», — не потребность в контроле, а определение суровости наказания, исходя из того, чего заслуживает преступление: «последствия должны под­черкивать опасность преступления и вызываемое им отвращение» (с. 200).

Но если цель такова — а это может быть вполне респектабельной целью, — то тогда возникают новые вопросы, особенно в отношении понимания того, что мы имеем в виду в таких случаях. Действительно ли мы обсуждаем проблемы общего предупреждения? Если мы настаиваем на том, что это — обсуждение проблем общего предупреждения, то каковы научные и социальные последствия такой дискуссии? Заявляют, что убийцу казнят не для того, чтобы предотвратить убийство, а для того, чтобы изобличить греховность убийства. Но зачем обсуждать это в рамках эмпири­ческого анализа? Раздача боли используется здесь в качестве торжественной декларации чисто морального характера. Почему не сказать это?

Но, сказав это, мы прежде всего ослабим позиции теории, общего предупреждения. Кроме того, станет еще более очевидным, что раздача боли была задума­на, чтобы функционировать как система сигналов — своего рода язык. Признание зтой функции подготав­ливает почву для понимания того, что можно исполь­зовать и другие, менее уязвляющие языки. А это ста­вит под сомнение правомерность причинения боли в тех случаях, когда боль рассматривается как сигнал, заменяющий конкретные формы контроля за пове­дением.

Как в теоретическом, так и в эмпирическом плане идеи общего предупреждения более сложпы для пх претворения в жизнь, чем идеи некарательного воз­действия. Но в аксиологическом плане идеи общего предупреждения имеют значительные преимущества. Теория некарательного воздействия весьма успешпо снимала вопросы ценностного характера. Основанное на аналогии с соматической медициной, некарательное воздействие воспринималось как очевидное благо. Ле­чение, а соответственно и некарательное воздействие в системе уголовной юстиции имело цель улучшить состояние здоровья клиента. Поэтому было неуместно спрашивать, причиняет ли некарательное воздействие страдание. Многие виды лечения причиняют страда­ния. И было неуместно спрашивать, заслуживает ли клиент того, чтобы его заставляли страдать; ведь так много людей страдают незаслуженно. И не было не­обходимости контролировать исцелителей, так как не было конфликтующих целей. Была лишь одна, благо­родная, цель, которую признавали клиент и общество: вернуть человеку социальное здоровье, излечить его от преступления.