Олег Данилов - Именем Закона

орать. -- Лучше бы за женой смотрел! Врачи до трех принимают, а она в семь вечера

домой является! Кого это, интересно знать, она лечит?

-- Это неправда! -- мамины глаза наливаются слезами. -- Я работаю на полторы

ставки. У меня есть разрешение от главного врача.

-- За какие такие заслуги?! -- вопит Алевтина Степановна. -- Небось конвертик

поднесла! Знаем мы эту бесплатную медицину!

И вот так каждый вечер...

-- Я не понимаю, -- говорит мама папе, -- почему она себя так ведет? Что ей надо?

Ведь мы ничего плохого ей не сделали.

-- Она несчастный человек, -- вдруг заявляет папа. -- Мне, ты знаешь, жаль ее.

Ведь она совсем одна. Никто к ней не ходит, ни друзья, ни знакомые... Дочь, и та

ее избегает...

(У Алевтины Степановны есть дочь Карина и внук Вова. Они приходят перед Новым

годом и перед Женским днем. Вове восемь лет, и он моментально убегает от бабушки

к нам. Бабушка ругает его, кричит, Карина плачет, хватает сына и пропадает на

несколько месяцев.)

-- Еще бы! -- говорит мама. -- Еще бы ее не избегать! Я как-то встретила Карину на

улице... Они много лет жили вместе, разъехались недавно... Ведь Алевтина

Степановна довела Карининого мужа, отца Вовки, до того, что он ушел от них...

Из-за нее Карина осталась одна. Чему же тут удивляться?!

Я спрашиваю:

-- А может быть, она больная? Ненормальная?

-- Не думаю, -- отвечает мама-врач. -- Это, скорее всего, въевшаяся с детства

распущенность. Вовремя не сказали "нельзя", и вот пожалуйста!

-- А знаете, что? -- как-то предложила я. -- Давайте устроим ей бойкот! Она

кричит, а мы будто ее и не слышим!

Но "бойкот" привел к тому, что Алевтина Степановна распоясалась окончательно.

То займет все четыре конфорки на целый вечер, то замочит белье в ванной, и трое

суток оно там мокнет, то вдруг вставила в телефонный провод выключатель и в

девять вечера стала отключать телефон... Папа попробовал поговорить с ней по-

хорошему -- что было!!!

Тогда я решила действовать сама.

Однажды вечером я вышла на кухню, поставила чайник, но в комнату не пошла, а

нарочно осталась ждать, когда он закипит. Сейчас, сейчас начнется!

-- Ну почему, -- немедленно завелась Алевтина Степановна, -- надо

обязательно торчать на кухне, чтобы другим повернуться было негде?! Нахалка

малолетняя!

Так. Очень хорошо. Что и требовалось доказать.

-- Сами вы нахалка! -- громко ответила я. -- И скандалистка!

-- Что??? -- взвизгнула соседка.

-- Что слышала! -- крикнула я.

-- Ах ты дрянь этакая! -- завопила Алевтина Степановна. -- Хулиганка!

-- Сама ты дрянь! -- Я тоже завопила что было сил. Пускай папа с мамой услышат,

как я их защищаю.

-- Ну погоди! Я тебе, мерзавке этакой, все уши оборву!

-- А я тебе мусор в суп насыплю! Или вообще всю посуду перебью! На кухню

прибежал папа. "Отлично! -- подумала я. -- Сейчас мы

вдвоем на нее навалимся. А если еще и мама подключится, мы точно победим!"

Но папа крепко и больно схватил меня за руку, уволок в комнату и швырнул на

диван.

-- Как тебе не стыдно?! -- шепотом крикнул он. -- Как ты можешь?! Я, помню, ужасно

обиделась. Ради них воюешь, горло надрываешь,а они...

-- Струсили, да? -- сквозь слезы проговорила я. -- Струсили? Эх вы!.. Папа с мамой

переглянулись.

-- Вот это самое ужасное, -- тихо сказала мама. -- Это хуже всего. Папа сел на

диван и положил руку мне на голову.

-- Пойми, -- сказал он неожиданно мягко. -- Пойми и запомни. Ни в коем случае

нельзя уподобляться таким, как эта... Алевтина... Нельзя становиться с ними на

одну доску. Это... -- он замялся, подбирая нужные слова, -- да это просто

гражданская гибель! Ты, как личность, можешь оказаться искалеченной на всю

жизнь! Сегодня ты поругалась с соседкой... Пусть ты права, а она нет, но ты вела

себя как хамка! А завтра ты подобным же образом отреагируешь на слова учителя?

Опять же, пусть он будет и неправ -- и такое бывает, -- но привычка к хамству

укоренится в тебе. А потом ты оборвешь подругу, оскорбишь попутчика в поезде,

устроишь базарную склоку с продавцом... И будешь думать: раз я права, значит,

мне так можно, вернее, вот только так и надо! Тебя ожидает кошмарная жизнь. Все

нормальные люди будут попросту шарахаться от тебя. Да вот, за примерами не надо

далеко ходить!..

-- Очень трудно, -- добавила мама, -- сохранить свое достоинство, когда тебя вот

так поливают грязью. Очень трудно!.. И все-таки надо оставаться порядочным

человеком, что бы ни случилось!

-- Ну ладно, -- хмуро сказала я, шмыгая носом. -- Предположим, я больше не буду...

Но с ней-то что делать? Ведь она на каждом шагу нас оскорбляет! Терпеть, что ли?

Папа вздохнул и развел руками.

-- Терпеть, невесело улыбнулся он.

-- Подожди! - возразила мама. -- Что за христианское всепрощенчество? Мы же в

конце концов не в каменном веке живем. Ведь существует же ответственность за

оскорбления! Даже, кажется, уголовная. Может быть, обратиться в суд?

А где свидетели? -- мрачно спросил папа. -- И оскорбление, и клевета уголовно

наказуемые деяния, говоря языком юристов. Но свидетелей-то нет! Придем мы в суд,

станем жаловаться, а она нам скажет: "Неправда" и все тут! И нас еще в клевете

обвинят! Ведь при посторонних она молчит...

Действительно, если к нам кто-нибудь приходит, Алевтина Степановна тише воды,

ниже травы...

Я однажды спросила у Виктории Андреевны -- это наша соседка за стеной, -- не

слышит ли она Алевтинины вопли? "Нет, -- говорит, -- шум доносится, но кто кричит

и что именно -- не разобрать. Научились строить", -- говорит...

Вот так мы и жили до тех пор, пока не настал мамин день рождения. Были гости,

пели песни, Алевтина Степановна при гостях молчала, потом два дня орала. Все,

как обычно. А через несколько дней папу вызвали в милицию.

Вернулся он оттуда, как ни странно, очень веселый.

-- Все! -- заявил он с порога. -- Теперь порядок! Выяснилось вот что.

Невысокий, худощавый лейтенант молча протянул папе заявление. В заявлении было

написано, что мои родители "...систематически организуют дома пьянки, устраивают

дебоши и оргии, приглашают в коммунальную квартиру сомнительных личностей..." В

общем, необходимо оградить ребенка -- это меня -- от разлагающего влияния

родителей, папе запретить преподавать, а маме -- лечить...

Папа говорит, он сначала даже обрадовался.

-- Это же клевета, -- сказал он лейтенанту. -- Я могу обратиться в суд.

-- Вы, пожалуйста, -- попросил лейтенант, -- сперва расскажите поподробнее, что

происходит у вас в квартире.

Папа рассказал.

-- Вы знаете, -- задумчиво сказал лейтенант, выслушав папу, -- вы меня, конечно,

извините, но ведь может оказаться, что в заявлении-то правда написана... Я ведь,

еще раз извините, вас не знаю...