Томас Мальтус - Опытъ закона о народонаселеніи

Назначеніе страсти, соединяющей оба пола, заключается въ продолженіи рода и установленіи между мужемъ и женою общихъ воззрѣній и интересовъ, т. е. такой связи, которая для нихъ самихъ является наиболѣе вѣрнымъ средствомъ къ достижению счастья, а для ихъ дѣтей — залогомъ неусыпнаго попеченія въ раннемъ возрастѣ н заботливаго образованія въ позднѣйшемъ. Но если-бы всякій считалъ себя въ правѣ постоянно слѣдовать своимъ инстиктивнымъ побужденіямъ, не заботясь о послѣдствіяхъ, то существенное назначеніе этой страсти не было-бы достигнуто и даже продолженіе рода не было бы вполнѣ обезпечено.

Очевидная цѣль вложеннаго природою въ человѣческое сердце инстинкта милосердія заключается въ установленіи близкой связи между людьми, въ особенности принадлежащими къ одному роду или семейству. Вызывая въ насъ участіе къ довольству и нуждамъ ближнихъ, этотъ инстинктъ побуждаетъ насъ помогать людямъ въ ихъ частныхъ бѣдствіяхъ, составляющихъ результатъ общихъ законовъ; такимъ образомъ онъ способствуетъ увеличенію всей суммы человѣческаго счастья. Но если чувство милосердія безотчетно, если степень кажущагося несчастья будетъ единственнымъ мѣриломъ нашей благотворительности, то она, очевидно, будетъ примѣняться исключительно къ профессіоналънымъ нищимъ, между тѣмъ какъ скромное несчастье, борющееся съ непобѣдимыми трудностями, но и въ нищетѣ сохранившее любовь къ опрятности и благопристойному виду, будетъ оставлено въ пренебреженіи. Такимъ образомъ, мы окажемъ помощь тому, кто менѣе всего заслуживаетъ ея, мы станемъ поощрять тунеядство и дадимъ погибнуть человѣку дѣятельному и трудолюбивому, словомъ, мы пойдемъ совершенно наперекоръ стремлению природы и уменьшимъ сумму человѣческаго счастья. Впрочемъ, необходимо признать, что инстинктивное стремленіе къ благодѣянію проявляется съ меньшею силою, чѣмъ страсть, соединяющая оба пола; опытъ показываетъ, что вообще гораздо менѣе опасно отдаваться первому изъ этихъ побужденій, чѣмъ второму. Но, дѣлая общій выводъ изъ указаній опыта и выведенныхъ изъ нихъ нравственныхъ правилъ, трудно сказать что нибудь въ пользу того, кто безгранично предается одному изъ этихъ стремленій, чего нельзя было бы также сказать въ пользу того, кто отдается другому. Обѣ эти страсти одинаково естественны, каждая изъ нихъ возбуждается соотвѣтственнымъ образомъ, и насъ одинаково неодолимо влечегъ къ удовлетворенію той и другой. Разсматривая одну только нашу животную природу или допуская предположеніе, что послѣдствня нашихъ поступковъ, вытекающія изъ обоихъ побужденій, не могутъ быть предусмотрѣны, — намъ, конечно, ничего больше не остается, какъ слѣпо повиноваться инстинкту. Но, принявъ въ соображеніе то обстоятельство, что мы одарены разумомъ, мы тѣмъ самымъ устанавливаемъ для себя обязазанность предусматривать послѣдствія нашихъ поступковъ; а такъ какъ мы знаемъ, что эти послѣдствія иногда бываютъ гибельны для насъ или для нашихъ ближнихъ, то мы должны быть увѣрены, что слѣпое повиновеніе инстинкту недостойно насъ, или, другими словами, несогласно съ волею Бога. Въ качествѣ нравственныхъ существъ мы обязаны подавлять наши страсти, насколько это необходимо для того, чтобы онѣ не приняли порочнаго направленія, а также тщательно взвѣшивать послѣдствія нашихъ естественныхъ склоностей и постоянно подчинять ихъ великому закону всеобщей пользы для того, чтобы незамѣтно пріобрѣсти привычку удовлетворять эти склонности, никому не причиняя вреда. Въ этомъ, очевидно, заключается средство для увеличенія суммы человѣческаго счастья, а, слѣдовательно, для исполненія воли Творца, по скольку это зависитъ отъ насъ.

И такъ, хотя польза и не можетъ вполнѣ сдѣлаться побудительною причиною нашихъ поступковъ въ то время, когда мы находимся подъ вліяніемъ страсти, тѣмъ не менѣе она является единственнымъ средствомъ для разумнаго пониманія вещей. Она одна устанавливаетъ правильное отношеніе между нашими обязанностями и законами природы, а потому мы должны подчиняться ея внушеніямъ. Всѣ моралисты, требовавшіе подчиненія страстей разуму, основывали это требованіе на изложенныхъ мною принципахъ, независимо отъ того, въ какой степени эти принципы были имъ извѣстны и ясны. Я напоминаю эти истины для того, чтобы приложить ихъ къ направленію нашей обычной благотворительности. Если мы всегда будемъ имѣть въ виду великій законъ общей пользы, то наша благотворительность получить широкое приложеніе, нисколько не вредя той главной цѣли, которую мы должны преслѣдовать.

Одно изъ полезнѣйшихъ дѣйствій благотворительности заключается въ ея полезномъ вліяніи на самого благотворителя. Гораздо пріятнѣе дѣлать добро, чѣмъ получать его. Если-бы мы даже замѣтили, что благотворительность не приносить пользы тѣмъ лицамъ, которымъ мы ее оказываемъ, то тогда мы не могли-бы оправдать усилій, направляемыхъ къ тому, чтобы освободить наше сердце отъ чувства, которое побуждаетъ насъ оказывать благодѣяніе. Это чувство очищаетъ и возвышаетъ нашу собственную душу. Приложивъ-же въ настоящемъ случаѣ законъ полезности, мы съ yдoвoльствіемъ замѣтимъ, что самый выгодный для бѣдныхъ способъ благотворительности есть именно тотъ, который болѣе всего способенъ усовершенствовать характеръ благотворителя.

О благотворительности, точно также какъ и о состраданіи, можно сказать, что она распространяется по землѣ, какъ благодатная роса [36]. Совершенно несправедливо называють благотворительностью раздачу тѣхъ громадныхъ суммъ, которыя собираются въ Англіи при посредствѣ спеціальнаго налога, ибо этой раздачѣ недостаетъ отличительной черты истинной благотворительности. Такъ какъ въ этомъ случаѣ происходитъ принужденіе къ такимъ дѣйствіямъ, которыя по своей сущности должны быть свободны, то это смѣшеніе понятій неминуемо должно унизить какъ тѣхъ, съ кого налогъ собирается, такъ и тѣхъ, для кого онъ назначается. Вмѣсто дѣйствительнаго облегченія этотъ способъ распредѣленія налога съ одной стороны усиливаетъ и распространяетъ нищету, а съ другой стороны, взамѣнъ пріятнаго ощущенія, доставляемаго истинною благотворительностью, онъ вызываетъ, только неудовольствіе и постоянное негодованіе.

Среди благотворительныхъ учрежденій, содержимыхъ на счетъ добровольныхъ приношеній, существуютъ прямо предосудительныя; мало того, самыя пожертвованія, вѣроятно, даются иногда нехотя и не столько изъ искренняго побужденія къ благотворительности, сколько изъ необходимости сдѣлать то, къ чему обязываютъ извѣстное общественное положеніе или богатство. Большинство жертвователей не вмѣшивается въ распредѣленіе пособій и не безпокоится о судьбѣ тѣхъ, кому они раздаются. Поэтому-то нельзя разсчитывать на то, чтобы подобные способы благотворительности оказали то полезное вліяніе на жертвователей, какое обыкновенно приписывается этой добродѣтели и которое при другихъ условіяхъ проявляется такимъ очевиднымъ образомъ.