Борис Клин - Родителей — в отставку? Разрушение семьи под видом борьбы за права детей

Фонд «НАН» ратует за изменение российского законодательства, в том числе Федерального конституционного закона «О судебной системе РФ». Однако возникает несколько обоснованных вопросов, которые взволнуют всех россиян: сможем ли мы, законопослушные граждане, устоять в этом свободном реабилитационном пространстве преступного мира? И не приведет ли это к очередному демографическому кризису в стране?

В России, похоже, скоро введут («как во всем цивилизованном мире») ювенальную юстицию. Закон о ювенальном суде пока окончательно не принят, но уже прошел полпути — два чтения в Думе. И кажется, что здесь плохого, если делами несовершеннолетних будут заниматься специальные судьи в отдельном здании? Между тем в материалах «для внутреннего пользования» не раз уже проскальзывала мысль, что закон о ювенальном суде — это тот стержень, на который будут впоследствии нанизываться остальные законы, касающиеся прав несовершеннолетних. И что без введения ювенального суда коренные реформы в этой области невозможны. Так что отдельными помещениями дело, по-видимому, не обойдется…

В современном контексте под правами ребенка понимается все что угодно (вплоть до права на выбор сексуальной ориентации или на свой стиль жизни, в том числе связанный с употреблением наркотиков) — а именно такая трактовка этих прав заложена в основе принятой на Западе концепции ювенальной юстиции. Для многих ясно, что жертвами ювенальной юстиции станут у нас прежде всего культурные родители и неравнодушные педагоги, пытающиеся, при нынешнем разгуле вседозволенности, удерживать детей от соблазнов. Мы высказали предположение, что истцами, обращающимися в ювенальные суды, станут, в основном, избалованные, развинченные, демонстративные дети, а вовсе не истинные жертвы родителей-злодеев (которых, впрочем, вполне можно наказывать в рамках уже существующих законов). Однако самый, может быть, важный аспект мы все же упустили из виду.

И помогли нам заметить этот аспект ювенальной юстиции ее защитники. В одной из оживленных дискуссий они дали, по их выражению, «алгоритм» действия этой новой системы. Текст этот, как и все подобные «общечеловеческие» казенные бумаги, был безупречно гладкий, гуманистичный, акцентированный на интересах ребенка. Но вот цитата:

«Основой системы помощи детям группы риска вместо ведомственных структур становится судебное решение, содержащее индивидуальный план реабилитации конкретного ребенка» («Аналитическая записка о состоянии и проблемах законотворчества», см.: www.pprf.ru/img/uploaded/2005012010294872.doc).

Да… Похоже, реформа действительно коренная. Ведь в функцию судов, насколько мы понимаем, раньше входило определить степень виновности человека и в соответствии с ней назначить ту или иную меру наказания (или отпустить на свободу, если доказана невиновность). В гражданских же делах, связанных с детьми (развод и определение, с кем останется ребенок, лишение в исключительных случаях родительских прав, раздел жилплощади), опять-таки никакого плана реабилитации суд не назначал. Но это пока не было ювенальной юстиции.

Теперь же, утверждают ее сторонники, «нужна система обязательной, а не добровольной, как сейчас, психологической реабилитации» (см. «Информационную подборку к круглому столу по теме «Ювенальная юстиция в Российской Федерации: проблемы правового обеспечения»», Федеральное Собрание РФ, Парламентская библиотека, октябрь 2007 г., с. 70). И «ювенальные суды должны в полной мере брать на себя воспитательную функцию хотя бы потому, что другие суды с этой функцией пока не справляются».

Ну и что тут, казалось бы, такого? Разве детей группы риска не надо реабилитировать, то есть помогать им исправиться? И чем плохо, если план исправления будет составлен в суде?

А тем, что решение суда обязательно к исполнению, это вам не рекомендация врача, педагога или психолога. Конечно, бывают случаи, что решения суда не выполняются. Но это когда «хромает» механизм контроля за выполнением решений. Что же касается ювенальной юстиции, можете не сомневаться, — такой контроль будет налажен неплохо. Благо есть обширный международный опыт. Да и отечественный потихоньку уже накапливается в многочисленных пилотных регионах.

«Ну и что? — снова возразит кто-то. — Очень даже хорошо, что решение суда обязательно надо выполнять, больше будет порядка. А то развели тут анархию…» Но порядки бывают разные. И в современной западной реальности, откуда приходит к нам ювенальная система, реабилитация подростков группы риска строится на вполне определенных принципах. Широко используются, например, реабилитационно-профилактические программы «снижения вреда». А применительно к «тяжелой» наркомании суть этих программ состоит во внедрении заместительной терапии: заменой героина на наркотик метадон. Такая практика применяется на территории ряда европейских стран. В России же метадон запрещен (наши медики считают, что этот наркотик героинового ряда ничем не лучше героина), и активисты Всероссийской сети снижения вреда (ВССВ) пока что ограничиваются растлевающими молодежь акциями по раздаче шприцев на «полевых точках доверия».

А теперь еще одна цитата из вышеупомянутого «алгоритма»: «Каждое судебное решение дает возможность корректировать поведение и функции отдельных службы ведомств через механизм частных судебных определений». В переводе с юридического языка на обыденный это означает, что если, например, несовершеннолетнего наркомана решат «реабилитировать» по программе снижения вреда, то педагоги, работающие в центре реабилитации, не смогут отказаться и применить вместо нее программу, больше соответствующую их профессиональным и нравственным понятиям. Ведь что такое «частное определение»? Это указание суда по какому-то конкретному поводу. В разбираемом случае — по поводу того, как следует поступать с несовершеннолетним наркоманом.

И тогда уже бессмысленно будет созывать конференции и писать письма в роно, Минздрав или Госнаркоконтроль. Они не только не смогут повлиять на суд, но и в определенных случаях должны будут «скорректировать свое поведение и функции», подстраиваясь под судебный вердикт. Госнаркоконтроль, скажем, будет против программы снижения вреда (во многих регионах сейчас так оно и есть), а суд — за. И решение суда перевесит, получается, полномочия ведомства.

Или возьмем в качестве реабилитационного метода так называемое нейролингвистическое программирование (НЛП). Не все специалисты к этому методу относятся положительно; православные же психологи в массе своей и вовсе его отвергают, считая неприемлемым для себя манипулировать психикой пациента в обход его сознания и воли. Пока что психологи и социальные работники, занимающиеся коррекционной работой с детьми и подростками, вольны отказаться от этого или какого-то другого метода, вызывающего у них возражения. И никто их за это с работы не выгонит. Но если суд, разрабатывая конкретную программу реабилитации, найдет нужным применение НЛП, тут уже никуда не денешься. Или применяй, или увольняйся.