А. Тер-Акопов - Мировые религии о преступлении и наказании

Давно с точностью до аксиомы установлено, что мудрый законодатель должен смотреть на себя как на естествоиспытателя; он не изобретает, не делает законы, а лишь формулирует, он «выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений» [325] . Закон должен приспособляться к правовой природе вещей [326] , являться сознательным отображением жизни [327] .

В этом смысле от государства в нормотворческом процессе зависит настолько много, что законодатель своими действиями определяет «нравственную физиономию общества» [328] .

В основе любых научных знаний и процесса их добывания, конечно, лежат хорошая методология, обширный инструментарий. И чем инструментария больше, хорошего и разного, тем лучше. «Мудрость разумного – знание пути своего…» (Притч. 14, 8). В свое время И. Ньютон сказал: «Если я вижу дальше, то только потому, что стою на плечах гигантов». А если убрать плечи, то что останется и на какой высоте?

Интересно вспомнить, как Н. В. Гоголь, описывая образ Собакевича в «Мертвых душах», весьма наглядно проиллюстрировал необходимость различного и многообразного инструментария: «Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила его со всего плеча: хватила топором раз – вышел нос, хватила в другой – вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет сказавши: „Живет!“» [329] .

Отнюдь не ради красного словца юристы держат в своем арсенале такие классически-академические аксиомы, как «достоверно, что всякая наука получает высший свой порядок и ясность только от философии» (Л. Штейн); «нация, желающая стоять на высоте науки, не может обойтись без теоретического мышления» (Ф. Энгельс); «наука только тогда достигает совершенства, когда ей удается пользоваться математикой» (К. Маркс); «если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишней» (К. Маркс, Ф. Энгельс) и т. п. В общем, ясно, «чтобы следовать поучениям мудреца, надо, по меньшей мере, им быть» (А. Шопенгауэр).

Вместе с тем методология права в целом и уголовного права в частности имеет свои специфические и оправданные особенности, дополняющие общенаучную методологию с учетом того, что, с одной стороны, «отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему» [330] , а с другой – «общее существует лишь в отдельном, через отдельное…» [331] .

Живой природе (вне человеческого бытия) вообще неизвестны понятия правды, добра, справедливости, духа и буквы закона. Однако от этого законы природы не являются менее объективными или необходимыми [332] .

Так что право действительно имеет свои специфические инструменты. И желательно, чтобы их было как можно больше: не догматичных, а живых, динамичных, реалистичных.

Сейчас все юристы изучают и математику, и правовую статистику, но даже не все соискатели ученых степеней в состоянии самостоятельно вычислить ошибку репрезентативности. А жаль, поскольку это один из проверенных объективных методов научного исследования.

Во всех юридических вузах преподается формальная логика, но почему тогда приходится в рамках уголовно-правовой специализации ее «переучивать»? [333] «Значение логики для юриспруденции, в том числе для правильной квалификации преступления, несомненно. Пожалуй, нет никакой другой области общественной жизни, где нарушение законов логики, построение неправильных умозаключений, приведение ложных аргументов могли бы причинить столь существенный вред, как в области права» [334] .

Действительно, в основе установления причинно-следственных зависимостей в праве лежит индуктивное умозаключение, а дедуктивное умозаключение вообще является логической основой центральной правоприменительной стадии – юридической квалификации: «Закон всеобщ. Случай единичен… Чтобы подвести единичное под всеобщее, требуется суждение… Суждение проблематично…» [335] . Лучше не скажешь.

Вместе с тем общепризнана известная ограниченность формальной логики, которая остается, начиная с Аристотеля и до наших дней, ареной ожесточенных споров [336] . Там, где надо пользоваться высшей математикой, арифметика не поможет. Юристам нужны адаптированные правовые логика, экономика, бухгалтерия. И издания соответствующие есть [337] . Как не вспомнить еще пару аксиом о том, что нет ничего практичнее хорошей теории и ничего более теоретичного, чем «хорошая практика», «суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет».

Важная роль в юридической методологии принадлежит соотношению формы и содержания, юридической терминологии, профессиональному тезаурусу (глоссарию) юриста-специалиста. Да, «форма существенна, сущность формирована…», а «…материальное право имеет свои необходимые ему присущие процессуальные формы»*****. Причем «один и тот же дух должен одушевлять судебный процесс и законы, ибо процесс есть только форма жизни закона, следовательно, проявление его внутренней жизни» [338] .

Всем известен пример с запятой в словосочетании «казнить нельзя помиловать» (кстати, компьютерная программа ставит запятую после слова «нельзя»). Но это не гиперболизация. Такие ситуации действительно имеют место в юридической практике. Поэтому постулаты типа «чтобы словам было тесно, а мыслям просторно», «кто ясно мыслит, тот ясно излагает» имеют для юристов вполне профессиональное значение. В связи с этим не только формальный, но и вытекающий из него понятийно-терминологический аспект юридической практики играет важную роль с учетом того, что, определив значение слов, мы избавим свет от половины его заблуждений (Р. Декарт) [339] .

Высокий уровень филологического обеспечения и оформления правовой деятельности, увеличение тезауруса той или иной сферы научных знаний объективно свидетельствуют о степени ее развития и расширения [340] .

В юриспруденции форма (в том числе языковая) является не просто выражением содержания, а его дальнейшим продолжением. Поэтому право нуждается в таких средствах, которые бы точно обозначали юридические понятия, грамотно и ясно выражали позицию законодателя, правоприменителя. А от правовой культуры (одной из составных частей которой является культура речи) в определенной мере зависит формирование правосознания как граждан, так и правоприменителя [341] . Этим объясняется постоянный интерес к языку права и к его расширению. Тем важнее, чтобы и такие дисциплины, как риторика, конфликтология, русский язык, для правоведов были максимально адаптированы к юриспруденции, в том числе к уголовно-правовой специализации.

Подготовка юридических кадров немыслима без деятельностно-практического аспекта, без того, о чем А. В. Суворов говорил: «Тяжело в учении – легко в бою». Известно, что пока не зайдешь в воду, плавать не научишься, а чтобы стать кузнецом, нужно ковать.