И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Таким же порядком, такими же правилами, такими мыслями постараюсь и я руководствоваться, излагая перед вами во исполнение своей задачи доводы и выводы обвинения, извлекая их из обстоятельств, обнаруженных на предварительном следствии и проверенных на следствии судебном.

Я считаю не лишним, по поводу общего его характера, сделать одно небольшое замечание. Присутствуя здесь в течение четырех дней и с неослабным вниманием следя за всеми подробностями развития доказательств, за допросом свидетелей, за чтением и предъявлением документов, за объяснением подсудимых, вы, может быть, уже обратили внимание на некоторые замечательные характерные черты судебного следствия. В то время, как объяснения подсудимых в свое оправдание, и прежде казавшиеся перепутанными, неясными, противоречивыми, на суде окончательно и, конечно не в пользу их, слились в одну запутанную, бесформенную массу самых необстоятельных и неправдоподобных отговорок, противоречащих друг другу и обстоятельствам дела; в то время как выводы из документов по-прежнему, и даже больше прежнего, подтверждают обвинение и опровергают оправдания подсудимых, в свидетельских показаниях произошло значительное разногласие: почти все свидетели довольно резко разделились на два лагеря: одни удостоверяют многочисленные улики против подсудимых, другие, наоборот, с некоторою неуместною горячностью и немного подозрительным апломбом выгораживают их, подтверждая все их показания. Большинство этих последних свидетелей и даже наиболее решительные из них, как, например, Бегичев, Матюнина, Ловягин и другие, вызваны обвинительною властью, которая, таким образом, сама имея в виду их показания, сочла нужным уничтожить обычное деление свидетелей на свидетелей обвинения и свидетелей защиты, собрав перед вами всех свидетелей, сколько-нибудь важных для всестороннего разъяснения дела. По тем же соображениям, чуждая всякого пристрастия и всякой односторонности, обвинительная власть с полной готовностью всегда соглашалась на всякое ходатайство защиты о допросе новых, никем не вызванных, а прямо защитою приглашенных сюда свидетелей, о принятии и прочтении разных новых документов, на другие новые доказательства.

На показания тех из свидетелей, которые явно благоприятствуют подсудимым, у обвинительной власти установился свой, весьма определенный и твердый взгляд. Я считаю не лишним теперь же в двух словах представить его на ваше усмотрение в виде общего заключения о свойстве и результатах судебного следствия. Оно подтвердило, по моему мнению, все данные следствия предварительного и если в чем-либо изменило их, то единственно в большем распространении и усилении улик, которые возросли и в качестве, и в количестве. Судебное следствие в полном своем составе, во всей совокупности данных, им собранных, утвердило на прочном основании выводы, которые я буду иметь честь поддерживать перед вами. Их не в силах ни сдвинуть с места, ни поколебать все вместе взятые господа Кувшинниковы, Бегичевы, Федосеевы, Матюнины, Хемниц, Крадовиль, Зюзины, Титовы, Безобразовы и прочие. Самые положительные и пространные их части или вовсе проходят мимо доводов и данных обвинения, как-то теряются в пустом пространстве, или касаются фактов единичных, второстепенных, или же, наконец, безусловно опровергаются и разрушаются другими фактами и данными, которые не могут подлежать никакому сомнению и против которых и подсудимыми не представлено никаких сколько-нибудь удовлетворительных объяснений. Кроме того, некоторые свидетели, наиболее расположенные к подсудимым, сослужили им плохую службу: они простерли свое усердие слишком далеко и обнаружили грубые белые нитки, которыми сшиты многие объяснения подсудимых. В этом отношении вам достаточно будет вспомнить свидетельницу Матюнину и ее показания; она поспешно и решительно подтверждала все невероятные события, о которых рассказывает в свое оправдание подсудимая Ольга Петровна Занфтлебен, но затем, когда дело дошло до определения времени, г-жа Матюнина случайно впала в такое резкое противоречие с подсудимой, что всякое доверие к действительности удостоверенных ею фактов должно быть подорвано.

Обозревая все без исключения данные судебного следствия, я прихожу к заключению, что из упорной борьбы, сопровождавшей собирание и проверку доказательств, предъявленных против подсудимых, обвинение, сохранив все свое прежнее оружие, вышло с новыми силами и новым оружием. Вам судить о том, заслуживает ли оно признания, я же на основании всего того, что вы изволили видеть и слышать здесь на суде, с глубоким и искренним убеждением утверждаю, что в июне прошедшего 1876 года генерал Гартунг, Ольга Петровна Занфтлебен и крестьянин Мышаков по предварительному между собою уговору и при последующем пособничестве Алферова и графа Ланского совершили кражу оставшихся после кончины Василия Карловича Занфтлебена торговых книг, денег и денежных документов всего на сумму 200 тысяч рублей серебром. Этот тяжкий для подсудимых вывод из судебного следствия я должен доказать перед вами — и вот мои доказательства.

11 июня 1876 года, ранним утром, в подмосковном селе Леонове на даче Капустина скончался на 66-м году от рождения московский первой гильдии купец Василий Карлович Занфтлебен. Смерть его, как бы подавшая сигнал к преступлению, является естественною гранью между всякими обстоятельствами этого преступления. Все, что в течение 2 лет ей предшествовало,— предшествовало преступлению и подготовляло его; все, что за нею последовало,— почти до самого окончания следствия — создало, сопровождало преступление и было по необходимости последствием. Поэтому исследование вопроса виновности подсудимых и изложение обстоятельств совершения ими деяния, в котором они обвиняются, приходится начинать издалека, с характеристики личности и жизни покойного, почти с того далекого и злополучного для генерала Гартунга дня, когда он впервые почувствовал в своих руках занятые у Занфтлебена деньги.

В обстоятельствах, предшествовавших смерти Занфтлебена и касающихся как его самого, так и всех вообще лиц, участвующих в настоящем деле, есть много такого, что заставляет смотреть на них, как на удобную почву, на которой подготовлялось, зарождалось, развивалось и, наконец, возникло преступление. Почти шаг за шагом можно проследить, как появлялись его побудительные причины, как складывалась его обстановка, как все благоприятствовало подсудимым, манило, завлекало их и как они не устояли перед соблазнами. В самом начале такого исследования мы встречаемся с необходимостью по возможности полно и правильно, а главное, беспристрастно восстановить жизненный облик покойного Василия Карловича Занфтлебена. Ему суждено было сделаться потерпевшим от преступления в ту скорбную минуту, когда его земные останки даже не были еще приготовлены к погребению: почти у самого трупа его, ввиду его закрытых смертью глаз, совершено было посягательство на имущество, собранное его многолетними усилиями. Характер, личные свойства и привычки покойного, его образ жизни, занятия, способ ведения дел, его отношения к семье и окружающим его близким к нему лицам, словом, все, чем обрисовывается и разъясняется личность человека, имеет для нас огромное значение. Чертами жизни и характера Василия Карловича Занфтлебена объясняются важные стороны настоящего дела и устанавливаются некоторые улики. Поэтому нам предстоит, насколько хватит данных в нашем распоряжении, попытаться как можно ближе к истине воссоздать то, что покрыто неумолимой и все стирающей смертью. Это тем более необходимо, что, если не все, то, по крайней мере, все главные объяснения подсудимых построены на известных выводах об особенностях личности покойного в действиях, словах, мыслях, намерениях. Почему, например, документы на 80 тысяч рублей О. П. Занфтлебен считает своей собственностью? Потому что покойный муж, утверждает она, при жизни подарил ей эти документы. Почему генерал Гартунг не признает себя виновным в похищении векселей, тогда как они существовали, а после смерти Занфтлебена их в оставшемся имуществе не оказалось? Потому, говорит он, что они еще при жизни покойного были переписаны на имя Ольги Петровны. Почему Гартунг думает, что имел право 11 июня все имущество забрать к себе в руки? Потому, объясняет он, что об этом его просил сам покойный Занфтлебен. Словом, как только дело доходит до пункта решительного, вопроса важного, объяснения подсудимых неизменно примыкают к личности Василия Карловича Занфтлебена, удачно прикрываясь его кончиной.