И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

По показаниям Потапа Кузьмина и Матрены Крыловой, служащих у Льва Мельницкого, Б. Мельницкий до 1882 года в имении его не бывал, а в этом году приезжал летом раза 2—3, являлся обыкновенно с утренним поездом без всякого багажа и уезжал в тот же день с трехчасовым поездом. Альберт Дорвойдт и свидетель Константин Бобылев показали, что Лев Мельницкий, приезжая в Москву в 1882 г., останавливался в квартире Бориса Мельницкого при магазине.

В письмах к сыну Федор Мельницкий во всех тех случаях, когда требовались денежные расходы, рекомендовал обращаться к Льву Мельницкому. Наконец, сам Федор Мельницкий показал, что он писал Борису, чтобы тот ничего не скрывал от дяди и советовался бы с ним относительно употребления денег.

На основании изложенного обвиняются: 1) дворянин Корчевского уезда Борис Федорович Мельницкий, 23 лет, что по предварительному соглашению со своим отцом, Федором Илиодоровичем Мельницким, оказал последнему содействие в присвоении 3 ноября 1881 г. полученных им по должности казначея Московского воспитательного дома из Московского отделения Государственного банка 307 тысяч 500 рублей, принадлежащих означенному дому, принял в тот же день всю эту сумму от отца и, скрыв ее у себя в квартире и в иных местах, распоряжался потом ею, употребив часть присвоенных денег на свои надобности и раздав часть их другим лицам; 2) потомственный почетный гражданин Альберт Гиляриевич Дорвойдт, 25 лет, бременская гражданка Елена Эрнестовна Блезе, 19 лет, жена коллежского секретаря Валентина Федоровна Гетманчук, 25 лет, и вдова штаб-ротмистра Вера Николаевна Мельницкая, 48 лет, в том, что, не участвуя в указанном выше преступлении, по совершении уже оного приняли от Бориса Мельницкого для сбережения и частью для употребления на свои надобности деньги, зная, что таковые принадлежат Московскому воспитательному дому и составляют часть присвоенных Федором Мельницким по должности казначея 3 ноября 1881 г. 307 тысяч 500 рублей; 3) коллежский секретарь Лев Илиодорович Мельницкий, 42 лет, в том, что, узнав после уже совершения преступления о присвоении 3 ноября 1881 г. его братом Федором Мельницким вверенных по званию казначея 307 тысяч 500 рублей, принадлежащих Московскому воспитательному дому, и о передаче этой суммы Борису Мельницкому, распоряжался присвоенными деньгами, давая Борису Мельницкому указания и советы относительно употребления их, причем, согласно его поручению, Борисом Мельницким были уплачены теми деньгами частные долги его отца.

По прочтении обвинительного акта прочитана была первая половина дневника, веденного Федором Мельницким во время нахождения его под стражей. В дневнике этом Ф. Мельницкий с замечательным лицемерием рассказывал, пожалуй, даже довольно искусно мнимую историю покражи у него саквояжа с деньгами Воспитательного дома во время обморока, случившегося с ним, когда он проходил по Китайскому бульвару. Кроме того, он день за днем записывал в дневнике свои приключения во время предварительного заключения, причем то и дело упоминал о своей невинности.

За чтением дневника последовал опрос подсудимых. Б. Мельницкий к тому, что показал на предварительном следствии и о чем упоминает обвинительный акт, добавил немного. Он убеждал отца не совершать преступления, говорил, что он и сестра Валентина могут быть отцу помощниками, что дела вовсе не так плохи. Но эти убеждения не действовали на старика, который настаивал на том, что малолетние дети все же останутся без хлеба, так как у него нет никакого состояния — что было, то роздано в долги, и, кроме того, он растратил казенные деньги. Несмотря на мольбы отца, Б. Мельницкий упорствовал в нежелании содействовать преступлению; тогда Ф. Мельницкий твердо сказал сыну, что он застрелится, если тот будет продолжать упорствовать, и этим было решено все дело. Борис согласился, и отец стал подробно развивать план преступления. Во всех своих действиях Борис был точным исполнителем приказаний отца, который во время свиданий с ним передавал ему незаметным образом записки. Так, по приказу отца платились его мелкие долги, давались деньги Курилову, сестрам, Вере Мельницкой, посылались деньги в деревню и, наконец, даны были деньги Дорвойдту на открытие магазина. Отец избрал своим поверенным именно его, вероятно, потому, что считал его более хладнокровным, более спокойным человеком, чем прочих членов семьи. Первые деньги Дорвойдту он дал лично, когда Дорвойдт еще ничего не подозревал о преступлении; прочие же деньги передал через свою невесту, так как передать лично не хватало храбрости, он боялся, что Дорвойдт откажется. Когда Дорвойдт просил взять обратно деньги, он говорил, что скоро освободят отца, и тогда можно будет взять деньги. Невесте своей он признался потому, что хотел испытать степень ее расположения к нему. Он подарил ей всего только одно шерстяное платье рублей в сорок, часы же, шубу и плед она купила сама. Об участии сестер Б. Мельницкий повторил то, что уже известно из обвинительного акта, т. е. что они о самом преступлении ничего не знали, но уже потом стали брать деньги. Вера Мельницкая взяла деньги только по крайней нужде. Что же касается дяди, Льва Мельницкого, то он, узнав о преступлении, советовал деньги подкинуть: «Такие деньги счастья не принесут»,— говорил он, а затем уже противоречить не стал. Платежи от его имени Б. Мельницкий производил по приказанию отца, который велел не допускать брата до расплаты своими деньгами. На себя Борис тратил мало и жил скромно. Первую сторублевку разменял, купив какое-то сочинение Дарвина. В день преступления был в квартире обыск, но денег не нашли, так как искали очень поверхностно.

Альберт Дорвойдт к тому, что показал на предварительном следствии, добавил также немного. Мебель в магазине, говорил он между прочим, принадлежала Борису Мельницкому, а экипажи были им куплены не для личных его выездов, а для развозки керосина. С Мельницким-отцом он не был знаком. Фамилии Бориса, когда он поступил к нему в магазин бухгалтером, он не скрывал. К обнаружению преступления послужило то, что он по неведению принял к себе на службу добровольных агентов сыскной полиции Черепкова и Крылова. Из похищенных денег он израсходовал 10 тысяч 800 рублей, а так как на покрытие этой суммы продано за бесценок все его имущество, то в остальной сумме, именно в 4 тысячи 500 рублей, он признает свой долг Воспитательному дому.

Елена Блезе , сказав: «Да, я виновата!» — разрыдалась и дальнейших объяснений не давала.

Валентина Гетманчук , признавая себя виновной, рассказала, что сначала боролась с братом и писала резкие письма отцу; но затем, будучи разбита сама, так как ее, по доносу, арестовали по подозрению в участии ее в политическом деле и продержали три месяца под арестом, и нуждаясь в деньгах на содержание маленьких братьев и сестер, живших при ней, она поддалась убеждениям сестры Варвары, которая умоляла ее помириться с отцом. Помирившись, она как-то уж втянулась в это преступление. Денег от Бориса она перебрала до 5 тысяч рублей. Лежавшие у нее в муфте 9 тысяч рублей она не отдала при обыске, потому что присутствовавший при обыске прокурор начал кричать на нее.