Сергей Жинкин - Психологические проблемы эффективности права

В этом плане самое пристальное внимание следует обратить на мотивацию законодателей, комплекс факторов, влияющих на нее. Л. И. Петражицкий в свое время писал: «Тот вид интеллектуально-эмоциональной мотивации, в котором имеются представления достижимых посредством известных действий или воздержаний эффектов и эмоции, направленные на реализацию этих эффектов и побуждающие к соответствующему поведению, мы будем называть целевой, или теологической, мотивацией, представления таких будущих, подлежащих реализации эффектов – целевыми, телеологическими представлениями, а представляемый эффект – целью; положительной целью, если дело идет о достижении, отрицательной целью, если дело идет о предотвращении того или иного изменения существующего положения; избираемое для осуществления положительной или отрицательной цели поведение есть средство, соответствующее представление – представление средства» [33].

Определение эффективности норм права (законодательства) как соотношения цели и достигнутого результата, как представляется, должно учитывать личностный, духовный факторы в постановке соответствующих целей, а также в их достижении. В связи с этим представляет интерес позиция А. И. Экимова: «Объективная действительность не выдвигает произвольно конкретных целей. Последние могут ставиться только сознательно, ибо они есть мысленное отражение будущего состояния наличной действительности, а не сама эта действительность. В том, что всякая цель ставится и преследуется сознательно, находит свое выражение субъективная сторона цели… Цель в норме права и объективна, и субъективна… Субъективная сторона цели в норме выражает тот факт, что она не появляется самопроизвольно, стихийно, а является результатом соответствующей мыслительной деятельности. Преувеличение значения объективной стороны цели в юридической норме ведет к отказу от всякой критики действия законодателя, не говоря уже о действующих правовых нормах» [34]. Как справедливо отмечает А. И. Яценко, образование цели – это формирование идеального представления о том предмете, явлении, к которому стремится человек, но в то же время это и осознание своей деятельности как целенаправленной, осознание своего отношения как целевого [35].

Следует согласиться с тем, что целевая концепция эффективности правовых норм является важным достижением юридической науки. В то же время недостатком данного подхода, как представляется, можно считать то, что цели законодателя при этом трактуются как некий абсолютный и находящийся вне критики идеал, к которому необходимо стремиться. Достижение каких бы то ни было целей, поставленных законодателем, будет в таком случае абсолютным показателем того, что право как социальный регулятор эффективно, независимо от того, какие прямые и косвенные, близкие и отдаленные социальные издержки вызвало достижение этой цели.

В литературе справедливо указывается, что определение эффективности как отношения цели действия к его результату, планируемой эффективности к реальной носит абстрактный характер. Оно может быть использовано для оценки эффектов применения права во всех типах общества и уже по этой причине не в состоянии объяснить специфику его действия ни в одном из них. Эффективность юридических норм – следствие не только того, чем являются они сами. Она зависит также от свойств и состояния объекта, на который нормы воздействуют. И поскольку состояние и свойства этого объекта связаны с его регулированием другими правовыми нормами, совокупная действенность права обусловлена, помимо прочего, и тем, как функции отдельных законодательных установлений, институтов и отраслей права взаимоувязаны друг с другом. Поэтому придать приведенным определениям необходимую конкретность можно, лишь раскрыв особенности социального объекта, на который воздействует юридическая норма, а также особенности той правовой системы, элементом которой она является. Если же предпринимаются попытки установить цель абстрактной юридической нормы, то ее социальная специфика может оказаться нераскрытой. Ознакомление с историей правовых систем свидетельствует, что очень многие нормы переходят из одного общества в другое, не меняя ни своей внешней формы, ни своего непосредственного содержания, хотя они в разных обществах обладают различными, зачастую противоположными, социальными функциями. Их конкретно-исторический общественный смысл выявляется только в сопоставлении с объектом, на который они воздействуют, то есть с регулируемыми ими общественными отношениями, либо при их рассмотрении как элементов всей правовой системы данного общества в целом [36]. М. Д. Шаргородский указывал, что «методы регулирования определенных общественных отношений, эффективные с точки зрения достижения поставленной цели, могут оказаться неэффективными с точки зрения связанных с этим регулированием последствий, которые не были учтены при выборе метода регулирования» [37].

Соглашаясь с тем, что рассмотрение эффективности норм законодательства как соотношения цели и результата представляет определенный научный интерес, хотелось бы сделать ряд существенных оговорок.

Во-первых, оценка эффективности норм законодательства как соотношения целей норм и их результатов – это, по сути, оценка эффективности государственной политики, связанной с изменением законодательства. Такой подход неприменим для исследования эффективности права в целом как социально-духовного регулятора. Политика государства по изданию и обеспечению эффективности тех или иных норм может противоречить эффективности права в целом как духовного и социального регулятора. Главная цель права, которой нужно добиться для обеспечения его эффективности, – открытие человеком в себе и развитие, реализация основополагающих духовных принципов, имеющих правовое значение – стремления к саморазвитию и общению, непричинения вреда, взаимности и благодарности, взаимопомощи, потребности в труде, семье, общении и др. Эти принципы едины для всей человеческой цивилизации и находятся выше любого государства и законодательства по своей ценности для развития человечества. К сожалению, законодательство многих государств, напротив, способствует духовной деградации, поэтому его рано или поздно проявляющаяся неэффективность выступает закономерным и позитивным итогом его духовной ущербности, противоречивости по отношению к самореализации индивида.

Имеются и оговорки более частного характера, которые применимы к данному подходу, даже если иметь в виду эффективность конкретных норм законодательства, а не права в целом как социально-духовного регулятора. В частности, далеко не все нормативные акты содержат указания на цели своего издания (в отношении конкретной нормы это вообще немыслимо). Цели конкретных норм могут быть выделены логическим путем, да и это относится не ко всем разновидностям юридических норм. В этом плане требует уточнения утверждение Н. М. Коркунова о том, что всякая норма есть правило, обусловленное определенной целью, другими словами – правило должного [38]. Более того, зачастую сам законодатель не может четко сформулировать цели принимаемого акта, средства достижения этих целей и вынужден их впоследствии корректировать. Иногда законодатель сознательно скрывает цели принятия того или иного акта, если они противоречат интересам большинства населения. Кроме того, в истории известны случаи, когда законы принимались исключительно в пропагандистских целях, а правотворческий орган не рассчитывал на получение какого бы то ни было реального результата. Наконец, в литературе справедливо указывается на то, что возможны противоречия между целями различных уровней, например стратегическими и тактическими [39]. При такой исходной ситуации исследование эффективности многих нормативных актов, включающих значительное число норм, становится весьма проблематичным.