Елена Войниканис - Право интеллектуальной собственности в цифровую эпоху. Парадигма баланса и гибкости

Из примеров более близких к нам по времени заслуживает внимание феномен «азиатского чуда» — быстрый и устойчивый рост валового внутреннего продукта и экспорта на протяжении 60-х – 90-х годов 20 века в таких странах, как Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг и Китай. Общеизвестно, что своим успехом эти страны в значительной мере обязаны своей способностью воспроизводить иностранные технологии. Не менее важно и то, что в период освоения и копирования чужих технологий во всех этих странах был легализован крайне слабый уровень правовой защиты в сфере интеллектуальной собственности. Уже одного этого факта достаточно, чтобы понять, почему развивающиеся страны далеки от стремления выполнять требования Соглашения по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности, хотя минимум правовой защиты устанавливается ТРИПС в самых благородных целях – чтобы содействовать техническому прогрессу и передаче и распространению технологии к взаимной выгоде производителей и пользователей технологических знаний, способствуя социально-экономическому благосостоянию и достижению баланса прав и обязанностей (ст. 7).

В заключение вернемся снова к российской правовой науке начала 20 века. А.А. Пиленко был убежден, что не патентные законы обуславливают высокий уровень промышленного развития, а, наоборот, развитие промышленности и умножение изобретателей, которые требуют защиты своих прав, приводит к принятию соответствующих законов. И, следовательно, «с аргументом о влиянии, будто бы производимом институтом патентного права на развитие промышленности» нужно обращаться чрезвычайно осторожно: «Оказывается, что не всякая форма промышленности нуждается в патентах; что не всякая фирма и не всякий изобретатель принуждены обращаться к искусственной монополии для того, чтобы обеспечить сбыт своего произведения и уплату своего изобретательского гонорара; наконец, что наличность патентной защиты вовсе не есть conditio sine qua non наличности многочисленных изобретений и развитой промышленности» [342].

3. Что касается способа, каким право адаптируется к технологиям, то здесь было бы уместно вспомнить две исторические аналогии из истории права США.

Первая история касается механического пианино и граммофона [343]. Музыкальные исполнения записывались на рулоны бумажных перфолент и затем воспроизводились без участия пианиста на специальном механизме, встроенном в пианино. К началу 20 века в США было продано около 75 тысяч таких пианино и более 1 миллиона перфолент с записями. Казалось бы, очевидно, что речь идет о воспроизведении, тем не менее в 1908 году Верховный суд США принял решение, в соответствии с которым производители музыкальных перфолент не должны уплачивать вознаграждение композиторам, поскольку перфоленты не являются копиями музыкальных нот, а только частью технического устройства [344]. В отношении граммофонных записей к такому же мнению в 1901 году пришел нижестоящий суд, полагая, что восковые цилиндры граммофона выполняют иную функцию нежели нотные записи и не могут заменить последние. Сравнив граммофон с музыкальной шкатулкой, суд сделал вывод о том, что подобные случаи не подпадают под понятие «воспроизведение» [345].

Компромисс был найден в 1909 году вместе с принятием конгрессом США нового закона об авторском праве, который предусматривал компенсацию композиторам в форме принудительной лицензии (compulsory license). Композиторы наделялись исключительным правом осуществлять механическое воспроизведение своей музыки, но данное право имело серьезные ограничения. Автор мог разрешить или запретить создание механической копии музыкального произведения, а также запросить любую сумму за первую запись. Все последующие копии первоначальной записи могла распространять любая звукозаписывающая компания при условии уплаты фиксированного вознаграждения в размере двух центов за экземпляр.

Вторая история связана с запуском массового производства видеомагнитофонов [346]. В данном случае наиболее известным прецедентом является судебное дело корпорации «Сони» против «Юниверсал Сити» [347], которым было введено так называемое «правило Сони». Верховный суд США пришел к выводу, что сами по себе видеомагнитофоны не могут быть причиной субсидиарной ответственности за нарушение авторских прав даже в том случае, когда производителю техники известно, что она используется для совершения правонарушений. Для освобождения от ответственности требуется, чтобы основное использование оборудования либо его наиболее значимое коммерческое использование осуществлялось или могло осуществляться без нарушения закона.

Таким образом, на первый вызов правовой охране результатов интеллектуальной деятельности, связанный с технологиями копирования, право ответило не расширением сферы и способов защиты, как это будет позднее, а, напротив, ограничением защиты, освобождая дорогу технологическому прогрессу .

И сегодня, когда очередной виток в развитии технологий копирования привел к повсеместному распространению интернет-доступа, право снова стоит перед выбором: продолжать борьбу или искать компромисс. Выбор первого сохраняет не только систему регулирования, но и связанные с ней ценности, тогда как выбор второго заставляет, прежде всего, переосмысливать ценностные ориентиры. Но когда кумулятивный эффект неразрешимых проблем и явных противоречий приводит к «переоценке ценностей», речь уже не может идти об очередной реформе, на повестке дня – смена правовой парадигмы.

Как мы указывали ранее, Т. Кун выделяет в структуре парадигмы четыре элемента: символические обобщения, метафизические элементы, ценности и образцы (собственно парадигмы). Фактически мы имеем четыре аспекта научной парадигмы, которые можно обобщенно обозначить как понятийно-языковой, метафизический, морально-ценностный и практический. И, действительно, любой ученый свободно владеет специальным языком своей науки, определенную часть ее положений принимает на веру, т. е. убежден в их истинности. В своих исследованиях и в оценке результатов труда своих коллег он применяет определенные ценностные критерии, а также постоянно использует воспитанные профессиональным сообществом навыки: для перехода от теории к практике, от обучения к экспериментам, от заученных истин к оценке конкретных результатов.