Геннадий Есаков - Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Для претворения в жизнь этих представлений о благе и не-благе человечеством исторически создана целая система социальных регуляторов поведения, разновидностью которых является право. Его предписания in abstracto отражают взгляды о благе и не-благе или, говоря на языке закона, о правом и неправом.

Уголовное право отражает взгляды о благе и не-благе, добре и зле на совершенно особом, отличном от других отраслей права уровне, ибо им берутся (или, принимая во внимание реалии сегодняшнего дня, должны были бы браться [837]) под охрану наиболее значимые социальные ценности, чьё разрушение создаёт в перспективе (пусть иногда и отдалённой) угрозу гибели всего общества. Говоря не утратившими до сего дня справедливость словами Уильяма Блэкстоуна, «преступления разделяются, во-первых, на преступления приватные (курсив оригинала. – Г.Е. ), которые не что иное суть, как нарушения приватных прав, касательных только до частных в обществе людей, и которые иначе называются гражданскими обидами; и, во-вторых, оные разделяются на преступления публичные (курсив оригинала. – Г.Е.) которые заключают в себе нарушения публичных прав, относительных ко всему обществу (курсив мой. – Г.Е. ), и которые иначе называются оскорблениями и делами уголовными». [838]Если с завтрашнего дня будет юридически не запрещено причинять смерть другому человеку, то никому и в голову не придёт мысль усомниться в том, что социум находится на краю гибели; аналогично, если завтра все перестанут платить налоги, возникнет – хотя, конечно же, более абстрактная – уверенность в том, что ни к чему хорошему для общества это не приведёт. Иными словами, важно понять, что уголовное право в силу своей природы, в силу характера налагаемых им санкций – от имущественных лишений до осознаваемого человеком прекращения его собственного бытия – призвано охранять лишь наиболее значимые (неважно, признаваемые таковыми in abstracto , в отдалённой перспективе, или же in concreto) социальные ценности, сохранение которых является, с позиций общества, необходимым базисом для его дальнейшего существования в целом. С этой точки зрения уголовное право с неизбежностью выступает (или, следовало бы сказать, должно в идеале выступать) квинтэссенцией наиболее обобщённых моральных представлений социума о должном и не должном, добре и зле. Как справедливо отмечено ещё Джеймсом Ф. Стифеном, «ни одна отрасль права не может притязать на большую моральную значимость, чем данная, которая со скрупулёзностью и точностью, необходимыми для целей права, налагает стигматы на определённые виды поведения, называя их преступлениями, совершение коих влечёт по их раскрытии несмываемое бесчестье и утрату, в зависимости от обстоятельств, жизни, собственности ил личной свободы». [839]Именно моральные представления общества, неразрывно связанные с осознаваемой и неосознаваемой тягой человека к счастью, должны предопределять содержание уголовного права как должного воплощать в себе конечные взгляды человечества на добро и зло в их приложении к феномену социума. Уголовное право должно быть морально обоснованно , поскольку в приложении к охраняемым им интересам оно содержательно должно совпадать с моралью, стремиться к такому совпадению. Уголовное же право, не совпадающее с моралью, не есть право с философско-правовых позиций.

Конечно же, последний тезис может показаться с первого взгляда слишком спорным, поскольку он противоречит часто цитируемым примерам совершенно противоположного плана, обращающим внимание на случаи несовпадения морали и уголовного права (например, касательно отмены кровной мести). Что до них, то при более внимательном рассмотрении всё оказывается не столь просто, и проблема, как видится, сводится к наложению систем моральных ценностей, исповедуемых той или иной группой общества. Здесь же навряд ли возникнет сомнение в том, что в далёкие времена такие системы ценностей значительно различались, и одна из них часто принудительно заменяла другую.

Ныне же (подчеркнём – при всей возможной дискуссионности и даже своеобразной фикционности данного тезиса) система основополагающих, базисных моральных ценностей, исповедуемых большинством того или иного сообщества, чьи взгляды отображаются в уголовном законе, едина, и позволяет говорить о содержательном совпадении уголовного права и относящейся к нему части данных ценностей, образующей, говоря словами Джерома Холла, «моральный континуум» первого [840].

Проблема, в свою очередь, может возникнуть тогда, когда уголовное право сталкивается с «пограничными» ситуациями, в которых моральные представления различных групп сообщества противоположны (например, аборты, наркотики, взаимоотношения полов и так далее). Здесь, как видится, закон, принимая ту или иную сторону, объявляет, воздерживаясь от окончательного морального суждения, своеобразной морально-легальной доминантой соответствующую точку зрения, но не более того. Иными словами, тезис о совпадении уголовного права с моралью следует понимать как в идеале запрещающий per se аморальное законодательство, т. е. законодательство, ставящее под охрану те ценности, которые не разделяются сколь-нибудь значительным большинством сообществам соответственно, уголовное законодательство на «пограничной» моральной линии не менее морально, чем вне её, в области разделяемых большинством членов социума моральных установок.

Естественно, изложенное не означает, что любой аморальный поступок должен быть уголовно наказуемым; здесь имеется в виду совершенно противоположная мысль. Аморальность может оставаться уголовно ненаказуемой и должна часто оставаться таковой, и это вовсе не означает (как то иногда утверждается) её поощрения.

Иными словами, уголовное право становится моральным либо наказуя очевидно per se аморальные поступки (убийство, грабёж, изнасилование и прочие), либо воспрещая и превращая их тем самым в аморальные в силу одной лишь запрещённости законом поступки, per se морально нейтральные. [841]

Следовательно, любое истинное нарушение предписаний уголовного права является нарушением представлений общества о морально должном, а неотъемлемой и единственной социальной сущностью любого наказания – сущностью, отрицать которую значило бы скатываться в опасные сети легального позитивизма с его разрушающими моральный базис уголовного права установками, – является стигмат морального осуждения, морального порицания виновного , придающий «слову “преступник” его культурный резонанс». [842]Как справедливо отмечено в одном из судебных решений, «наша коллективная совесть не позволяет наказание, когда мы не можем бросить упрёк». [843]Но что в философско-правовом плане позволяет наложить такой стигмат на человека? Ответ на данный вопрос предполагает рассмотрение структуры преступного деяния как необходимой и единственной предпосылки к применению наказания. Обратимся с этой целью к тяжкому убийству, «которое с необходимостью предполагает неоправданное отобрание человеческой жизни» и с которым, что является вполне справедливым следствием, «на языке моральной испорченности и вреда личности и обществу» не сравнимо ни одно другое преступление. [844]Возьмём несколько фактических ситуаций и проанализируем их.