Геннадий Есаков - Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Но проблема критики строгой ответственности усложняется неоднородным характером норм, входящих в данный институт уголовного права.

Дело в том, что во всём корпусе преступлений строгой ответственности исходно выделяемы два блока, которые условно можно назвать преступлениями «истинной» и «смешанной» строгой ответственности. [901]

Под преступлениями «истинной» строгой ответственности следует понимать те, дефиниция которых не содержит отсылки к mens rea в отношении любого из компонентов actus reus. [902]Соответственно, «смешанная» строгая ответственность предполагает исключение mens rea в виде той или иной её формы по отношению к одному или нескольким из них и сохранение в приложении к другим. [903]

Анализируя эти два блока в свете общей теории mens rea , можно сделать вывод о том, что изначально концепция строгой ответственности не имеет под собой рационального теоретического базиса лишь в аспекте «истинных» преступлений строгой ответственности, исключающих a priori всякую отсылку к mens rea содеянного. Что же касается преступлений «смешанной» строгой ответственности, то решение проблемы представляется не столь однозначным, поскольку упирается в единственный вопрос: является ли достаточной для наложения на обвиняемого стигмата морального осуждения и применения к нему уголовно-правовых санкций некая степень моральной упречности, доказано наличествующая в совершённом им деянии? Ответ же здесь, в конечном счёте, зависит от этической оценки сообществом поведения обвиняемого, т. е. от оценки того, пересекает ли морально порицаемая через свой ум личность обвиняемого некую черту, некий порог, за которым социум полагает себя вправе in abstracto в лице законодателя и in concreto в лице судей и присяжных его покарать в уголовном порядке.

Наиболее ярко реальная теоретическая обоснованность «смешанной» строгой ответственности, позволяющая применить к индивиду серьёзные уголовно-правовые санкции в отсутствие mens rea по отношению к одному из компонентов actus reus проявляется в посягательствах сексуального плана [904], во многих из которых по законодательству большинства штатов исключена mens rea в приложении либо к возрасту потерпевшей [905], либо к её согласию на те или иные действия [906].

Сформулирована данная точка зрения может быть следующим образом: индивид, совершающий осознанно не просто предосудительный, а морально исключительно порицаемый и караемый правом поступок, оправданно в глазах сообщества изначально заслуживает применения к нему серьезных мер уголовно-правового воздействия, основанных на указанной моральной упречности и направленных к защите социума. Что же до реального знания-незнания им каких-либо объективных обстоятельств, то ими, хотя бесспорно и повышающими-понижающими степень моральной порицаемости, ничто не меняется в исходно наличествующем и per se оправдывающем уголовное наказание морально упречном настрое его ума.

Позиция pro строгой ответственности, приложимая к рассматриваемой ситуации, именуется либо как теория «морального проступка» (совершая своё деяние, обвиняемый– даже не зная всех значимых фактов – осознавал его если не преступность, то, по меньшей мере, моральную порицаемость, чем оправдывается в таком случае уже уголовное наказание), либо как теория «меньшего правонарушения» (совершая своё деяние, обвиняемый– даже не зная всех значимых фактов – осознавал, что им совершается преступление, и хотя он и считал его менее опасным, чем оно в действительности оказалось, тем не менее, исходное осознание преступного характера действий оправдывает в таком случае наказание за в реальности совершённое преступление). В своей сущности, обе эти концепции есть не что иное, как отражение точки зрения части судей Суда для резервированных дел короны, выраженной ими по упомянутому делу Принса [907]и в принципе – если признать теоретическую здравость приведённых рассуждений – не утратившей в какой-то мере справедливости до сегодняшнего дня [908]. Так, предлагая подтвердить осуждение обвиняемого за вменённое ему преступление, барон Брамвелл (сформулировавший решение от своего имени и от имени пяти других судей) следующим образом обосновал занятую им позицию, положив начало первой из упомянутых теорий: «Запрещённое деяние является опасным в силу своей природы… Я не говорю противоправным, но опасным… Он (обвиняемый. – Г.Е .) должен был знать, что совершаемое им деяние – если оно совершается без законного основания – является опасным в силу своей природы, каковым бы ни было его намерение (курсив мой. – Г.Е. )… Мне представляется невозможным сказать, что, когда лицо уводит девушку из-под власти её отца, не зная, младше ли она шестнадцати лет либо же нет, оно невиновно; и в равной мере невозможно, чтобы оно без опаски совершало опасное деяние, веря, хотя и ошибочно, что она достаточно взрослая». [909]Иными словами, пересекая некую моральную черту, индивид в глазах социума уже заслуживает уголовного наказания, будучи обязан принять на себя риск оказаться частично морально невиновным. [910]В свою очередь, мнение коллеги барона Брамвелла, судьи Бретта, можно рассматривать как первооснову теории «меньшего правонарушения». Согласно последней, mens rea , требуемая для осуждения обвиняемого за преступление, существует и тогда, когда лицо, заблуждаясь относительно фактов, совершает деяние, которое, будь обстоятельства таковы, как оно рассматривает их, образовало бы преступление, хотя и менее серьёзное по сравнению с вменённым. [911]Как можно заметить, разница между двумя концепциями сводится к исходным представлениям обвиняемого: в первой для констатации морально упречной mens rea достаточно того, чтобы им осознавалась аморальность поступка; вторая же, напротив, требует осознания именно преступного характера деяния, хотя и менее опасного при его сопоставлении с вменяемым. [912]

Таким образом, из изложенного можно сделать вывод о том, что часто встречающееся отвержение концепции строгой ответственности en bloc в определённой мере поспешно. [913]Базирующаяся на своего рода «квази-математическом» понимании mens rea – «один компонент actus reus должен с необходимостью соответствовать одному компоненту mens rea , а всё прочее должно быть отвергнуто», – данная точка зрения игнорирует «комплексность наших моральных порицающих суждений», [914]выходящих за рамки строго формального подхода.

Истина, как следствие, представляется заключающейся в том, что a priori доктринально неприемлема лишь – неизбежная и потому простительная тавтология– «истинная» строгая ответственность, не связанная с доказанной моральной обоснованностью уголовного наказания. «Смешанная» же строгая ответственность, напротив, видится теоретически здравой, но лишь постольку, поскольку она соответствует сущности уголовного наказания как стигмата морального осуждения в обусловливаемом им применении к индивиду уголовно-правовых санкций только наличием морально порицаемого сообществом настроя ума деятеля, коренящегося в осознанном преступлении им известных ему правовых запретов. Этим соответствием, в свою очередь, предопределяется то, что концепция «смешанной» строгой ответственности никоим образом не связана с объективным вменением преступного результата, так как ему (т. е. вменению) здесь исходно предпосылается некая mens rea.