Геннадий Есаков - Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Довод contra покоится здесь на широко известных тезисах решения Верховного Суда Соединённых Штатов по делу Мориссетта о фундаментальном значении принципа mens rea для уголовного права [1037]как запрещающих, по общему правилу, осуждение за преступление (в особенности за те из них, что влекут серьёзные санкции) без доказанности mens rea . [1038]Зеркально противопоставляется ему довод pro , основанный на часто цитируемом obiter dictum того же Верховного Суда, по которому «право штатов… принимать статуты о тяжком убийстве по правилу о фелонии, находится за рамками конституционных сомнений». [1039]Из этого, в свою очередь, делается вывод, что, поскольку «определение преступного поведения находится всецело в области легислатуры», [1040]которая и определяет «легальные компоненты уголовной ответственности» [1041], постольку «существование и форма доктрины тяжкого убийства по правилу о фелонии является обычно вопросом легислатуры». [1042]

Довод contra несколько иного плана отсылает к признанной Верховным Судом Соединённых Штатов неконституционности обязательных окончательных презумпций в их приложении к mens rea . [1043]Здесь утверждается, что норма о тяжком убийстве по правилу о фелонии, будучи связана с неопровержимым презюмированием злого предумышления как необходимого компонента тяжкого убийства из намерения учинить фелонию, нарушает, как следствие, конституционную оговорку о надлежащей правовой процедуре в аспекте обязанности штата доказать все элементы вменяемого преступления «вне разумных сомнений». [1044]В противоположность этому суды рутинно приводят довод contra , и либо не признают неконституционной природы неопровержимой презумпции в контексте тяжкого убийства по правилу о фелонии, [1045]либо отказываются характеризовать последнее как презумпцию, [1046]либо просто переформулируют его в преступление строгой ответственности, в котором из структуры состава элиминируется вместе с её презумпцией mens rea относительно причинения смерти и снимается, как следствие, вопрос о конституционности нормы. [1047]Единственным исключением в своё время стали Вермонт и Нью-Мексико, где суды избегли разрешения данной коллизии и предпочли отменить доктрину тяжкого убийства по правилу о фелонии в целом. [1048]

Столь противоречивые трактовки конституционного текста, из которых на настоящий момент легально жизненны лишь последние из обеих приведённых групп доводов, с настоятельностью требуют обращения к пласту узкотеоретических соображений pro et contra рассматриваемой доктрины.

И здесь центральная проблема, должная найти своё разрешение, заключается в том, является ли – исходя из философско-правовой основы уголовного права – моральная упречность, отразившаяся в намеренном совершении фелонии, достаточным основанием для стигмата морального осуждения и наказания виновного за такое наиболее серьёзное из известных социуму преступлений, как тяжкое убийство? Вокруг ответа на этот вопрос и вращаются, в конечном счёте, все теоретические доводы pro et contra . [1049]

Решение же в свете общей теории mens rea лежит, как представляется, исключительно в плоскости социальных оценок.

Если принять за истинный тезис, по которому наказание приемлемо и оправданно в глазах сообщества только морально упречным настроем ума деятеля, т. е. сознательным поставлением им в опасность значимых социальных ценностей, сознательным выбором им пути зла, то возникает следующая проблема: в чём заключается связующее звено между этими двумя феноменами?

Чтобы ответить на последний вопрос, необходимо прибегнуть к освещению роли социума в уголовном праве. Она носит двойственный характер. In abstracto общество в лице законодателей (при всей условности и даже аргументируемости фикционного характера такой связки) соотносит моральную упречность и наказание через соотнесение в законе дефиниций преступлений и предписанных за их совершение санкций. In concreto социум в лице присяжных и судей соотносит субъективную моральную упречность конкретного индивида, проявившуюся в учинённом им деянии, с объективно данной нормой закона. Объединяет же эти две разноплановых роли априорный и необходимый постулат о том, что в абстрактном правотворчестве и конкретном правоприменении отражаются взгляды общества на должное и недолжное, заслуженное и незаслуженное, воздаяние и оправдание. В плане тяжкого убийства по правилу о фелонии изложенное трансформируется в вопрос о том, имеется ли связующее звено между воззрениями социума in abstracto et in concreto и анализируемой нормой уголовного права?

Ответ здесь, хотя и предполагает решение теоретической проблемы тяжкого убийства по правилу о фелонии, но с необходимостью носит двойственный характер.

Согласно его одному аспекту, если общество, во-первых, in abstracto рассматривает данную доктрину как отражающую в своей сущности разделяемые им взгляды на должную и морально оправданную пропорциональную корреляцию между намеренным совершением фелонии, ставящей в опасность значимые социальные ценности, а потому заслуживающей в плане mens rea наибольшего морального порицания, и стигматом морального осуждения за тяжкое убийство; и, во-вторых, in concreto готово отразить эти взгляды, оценивая в том или ином судебном процессе реальную личную моральную виновность обвиняемого как пропорционально достаточную для стигмата морального осуждения за тяжкое убийство, посылая его тем самым на смерть или пожизненное заключение за, возможно, случайное причинение смерти другому человеку, тогда тяжкое убийство по правилу о фелонии социально приемлемо и теоретически здраво с позиций общей теории mens rea и отражаемых ею философско-правовых основ уголовного права. [1050]

Если же, напротив, социум, становясь скорее на позицию учёта индивидуальных интересов обвиняемого, чем его долга перед согражданами, во-первых, in abstracto рассматривает связь между намеренным совершением фелонии и стигматом морального осуждения за тяжкое убийство как недостаточно обоснованную и, таким образом, как неоправданную с точки зрения пропорциональности угрожающего наказания; и, во-вторых, in concreto морально не готов осудить лицо в частной ситуации за тяжкое убийство на базе это доктрины (как то имело место, например, в Англии в последние десятилетия её существования [1051]), тогда ответственность за тяжкое убийство по правилу о фелонии социально неприемлема и теоретически ущербна. [1052]

Соображения именно такого рода, ставящие, как справедливо отмечено в литературе, во главу угла индивидуальную виновность обвиняемого, а не его ответственность перед обществом, [1053]легли в основу двух канадских прецедентов конца 1980-х– начала 1990-х гг., когда Верховный Суд страны признал доктрину конструктивного тяжкого убийства, закреплённую в уголовном кодексе Канады, не соответствующей ряду норм Канадской хартии прав и свобод. [1054]В основу решений суд положил идеи соотносимости стигмата осуждения и наказания за тяжкое убийство с доказанной моральной упречностью совершающего фелонию. Так, в первом из них, вынесенном в 1987 г., Верховный Суд Канады прямо отказался признать за конструктивным тяжким убийством наличие того морально упречного настроя ума деятеля, который мог бы оправдать осуждение и наказание виновного за тяжкое убийство: