Сборник - Дуэль Лермонтова и Мартынова

Михаил Лермонтов

Кавказский вид с саклей (Военно-грузинская дорога близ Мцхеты). 1837–1838

Литературный музей Института русской литературы (Пушкинский дом), Санкт-Петербург

Третье основание состоит в том, что существуют такие оскорбления, когда – благодаря господствующим до сих пор ложным представлениям о насильственном поддержании чести, – суд неспособен восстановить нарушенную честь и когда, поэтому, дуэль считается единственным средством для восстановления “замаранной” чести или для “смытия” оскорбления» [8].

Есть и другая, не менее интересная точка зрения о правовой природе дуэли. Она была сформулирована генерал-прокурором французского кассационного суда Андре Дюпеном (1783–1865). В частности, он указывает: «Ненаказуемость дуэли выводили из двух начал: свободы соглашения и одновременности нападения и защиты. Но договариваться можно не обо всем: законы запрещают договоры, противные добрым нравам и общественному порядку; договоры о поступлении в пожизненное услужение, о взаимном самоубийстве никогда не будут признаны законными. Что касается до аргумента одновременности защиты и нападения, он также не может иметь, строго говоря, юридического значения. По самой этой одновременности не может быть и необходимой обороны, как ее установил закон. Нет необходимой обороны, потому что в то же время происходит от того же лица и нападение, потому что здесь стараются более убить соперника, чем защититься.

Нельзя признать состояние необходимой обороны в особенности потому, что на дуэли человек сам себе создает опасность вследствие заранее назначенного места встречи и притом с полного своего согласия» [9].

Ливенсон в своей книге Поединок в законодательстве и науке считает, что дуэль является самостоятельным преступлением «особого рода». Он не соглашается с доводами других исследователей о том, что поединок является самоуправством, то есть преступлением против судебной власти, поскольку не всегда поводом к поединку служит наказуемое по суду оскорбление, не считает дуэль преступным деянием, направленным против общественного спокойствия, поскольку она лишена публичности и не является убийством, поскольку «человек сам создает себе опасность» [10].

Наверное, этими принципами и руководствовались в Российской империи при вынесении решений о наказании лиц, участвующих в дуэли: «Это, конечно, наказуемое деяние, но все-таки не убийство». Обычаи оказались сильнее норм права.

При выборе наказаний руководствовались также мудрой мыслью, высказанной императрицей Екатериной II в Наказе от 1767 года о том, что «не суровость наказаний, а их неизбежность составляет надежный оплот общественной безопасности… Известие и о малом неизбежном наказании сильнее впечатлевается в сердце, нежели строгие, жестокие казни, совокупно с надеждою избежать оные».

Швейковский указывает, что «…готовность обеих сторон скорее лишиться жизни, чем потерять честь, приводит к тому основному выводу, что большая или меньшая строгость наказания за дуэль в смысле влияния на число поединков не может иметь никакого значения» [11].

Известный криминалист В.Д. Спасович указывал: «Обычай поединка является среди цивилизации как символ того, что человек может и должен в известных случаях жертвовать самым дорогим своим благом – жизнью – за вещи, которые с материалистической точки не имеют значения и смысла: за веру, родину и честь» [12].

В России дуэль была полностью заимствована из Западной Европы.

Русские дворяне, находясь за границей, первоначально относились к дуэлям негативно, и разрешение спора подобным методом казалось им диким. Например, Петр Толстой, временно проживавший в Польше, писал в 1697 году: «Воистину и поляки делом своим во всем подобятца скотине, понеже не могут никакого государственного дела зделать без бою и без драки, и для того о всяких делах выезжают в поле, чтоб им пространно было без размышления побиваться и гинуть».

Жак Маржерет (французский профессиональный солдат-наемник, автор записок о Русском государстве начала XVII века) отсутствие в России дуэлей в то время объяснял тем, что «русские ходят всегда безоружные, исключая военного времени и путешествий».

Предположительно, первой дуэлью в сии можно считать поединок, состоявшийся в 1666 году в Москве между двумя наемными иностранными офицерами – шотландцем Патриком Гордоном и англичанином майором Монтгомери «по поводу ссоры на пирушке» [13].

Тем не менее единичные прецеденты заставили царевну Софью оговорить запрет на поединки (Указ от 25 октября 1682 года о разрешении всем служилым людям Московского государства носить личное оружие).

Наиболее жестокие законы, направленные против дуэлей, были приняты в годы правления Петра I. Отношение Петра I к дуэли отражал Воинский устав 1716 года. Глава 49 Устава, называвшаяся Патент о поединках и начинании ссор, предусматривала, что лицо, которое было вызвано на дуэль, так же, как и свидетели вызова, обязаны незамедлительно донести военному суду. «Ежели кто от кого обижен будет, и оного на поединок вызвать дерзнет, то учреждаем и соизволяем по силе сего, что таковой вызыватель, не токмо всей уповаемой сатисфакции лишен, но и сверх того от всех своих чинов и достоинств отставлен, и наперед за негодного объявлен, а потом по имению его денежный штраф взять, и по состоянию дел десятая, шестая, а по крайней мере третия часть имения его отписана имеет быть». Устав установил также ответственность посредников и секундантов дуэли; согласно ему, могли быть наказаны даже слуги. В пункте 13 главы говорится: «Ежели же кто вызывательную цыдулу чрез слугу своего пошлет, то имеет оный слуга, есть ли он ведал, что вызывательная цыдула была, шпицрутен наказан быть».

Положения о наказании дуэлянтов также содержались и в ранее изданном Артикуле воинском 1715 года, ставшем впоследствии приложением к Воинскому уставу 1716 года. В статье 139 Артикула говорилось, что «все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто, хотя б кто он ни был, высокаго или низкаго чина, прирожденный здешний или иноземец, хотя другий кто, словами, делом, знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах, или на шпагах битца. Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случитца, что оба или один из них в таком поединке останетца, то их и по смерти за ноги повесить». Статья 140 предусматривала аналогичное наказание и для секундантов. Однако эти наказания за проведение поединков ни разу не были применены. Возможно, причиной этого была не только жестокость наказаний, но и то, что на практике в то время действовал принцип «слово и дело».