Владислав Шейченко - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

Закон не расшифровывает понятие «переводчик». Это опять же даёт повод мусорам привлекать в качестве переводчиков отнюдь не компетентных лиц, а всякую шалупень. Не редко переводами занимаются обыватели-дилетанты, которые только на бытовом уровне владеют и языком производства (не родным и для них), но и своим собственным (родным) говором. Ни о каком качестве помощи в таких случаях рассуждать не приходится. Такие «спецы» сами нуждаются в помощи переводчиков. Их соучастие – не помощь, а сплошное вредительство, вредительская безучастность. Помнится мне в связи с этим эпизод. Подозреваемому – кавказскому горцу предоставили переводчика М. в помощь. Этот М. у себя в ауле работал пастухом, средним образованием не обзавёлся, и в российской провинции прожил чуть дольше года, скотником работал на ферме, из сельской местности не вылезал, круг общения по большей частью ограничивался земляками. На русском языке данный переводчик мог только на половой орган внятно посылать. Когда выяснились результаты его переводов, у прокурора волосы на башке вздыбились, хоть и лысый он был. А остальные все, кроме прозревшего подозреваемого, вроде довольны остались помощью такой.

Очевидно, что от переводчика требуются глубокие знания на профессиональном уровне языков, на котором происходит общение в каждом конкретном деле. Профессионализм будет определяем наличием специального образования, свободным владением специфической речью судоизъяснения, достаточными познаниями в области юриспруденции, практическим опытом работы в качестве переводчика именно в процессах, а ещё нормальными качествами, такими как добросовестность, терпимость, честность, беспристрастность. Не многовато ли требований? Вовсе нет. Хотя с такими качествами людей вообще мало в живых осталось, но к этим критериям отбора должны стремиться, приближаться. Я полагаю, а любой вправе об этом настаивать, что переводчик для участия в судопроизводстве должен бы допускаться только через квалификационные разрешения (лицензии). И должны существовать специальные процедуры отбора и допуска, как это имеет место в отношении адвокатов, специалистов, экспертов. Переводчик настолько же значим в процессе, что и специалист, специалистом он и является, только функции своеобразны. Соответственно должны существовать чёткие показатели качества и такого специалиста. Нынешний же порядок привлечения переводчиков к участию в деле, когда следак или суд избирают их более по устным рекомендациям, а решают о привлечении только собственным усмотрением, – это откровенный бардельник. В таком порядке мусора не в состоянии самостоятельно проверить способности «переводчика», в отсутствие собственных знаний сторонних для них языков, а всяческие рекомендации – шибко хилое основание, не влекущее ответственности рекомендателен. И всё это часто непоправимо вредит разбирательству, и всегда – в ущерб интересам защиты.

Участие переводчика имеет все атрибуты Помощи. Помощь двусторонняя: и нашим, и вашим, без тени заинтересованности в судьбах участников и результатах разбирательства. Помощь должна быть всеобъемлющей, так как переводчик выступает посредником (медиатором) во всех процедурах, где подозреваемый может столкнуться с языковыми барьерами. Здесь мы обсуждаем его участие только исходя из интересов защиты, потому что на проблемы стороны обвинения и суда нам, в общем-то, наплевать. Не так ли, курсант? А помощь подозреваемому включает в себя переводы любых текстов по процессуальным документам и по переписке с властями. Предсказуемо активное участие переводчика и при встречах, любом виде общения с защитником, если, конечно, сам адвокат не владеет нужным языком. Но в случаях посредничества, как можно заметить, появляется угроза утраты конфиденциальности, так как «мусорской» переводчик вполне может слить обретённую им информацию. Потому, если есть возможность, необходимость и средства, выгоднее привлечь к участию компетентного спеца, обладающего доверием от защиты. Понятно, что посторонних для милицейской среды субъектов сторона обвинения и суд не приемлют и примут все меры для нейтрализации таковых. Ты можешь ответить тем же. По различным, не поддающимся проверке основаниям отводи навязываемых агентов (то переводчик на твоём родном языке оскорбил тебя, то вздумал уговаривать в признании вины).

Переводчики несут уголовную ответственность за заведомо неправильный перевод. Вернее сказать, что такая ответственность только предусмотрена. Современной судебной практике неизвестны случаи привлечения к такой ответственности. Какая идиллия! Вероятно, искажений переводов вообще не происходит. Но всё же признаем, что в существующих условиях практически невозможно доказывать точность и правильность перевода, когда нет чётких определителей, что считать по каждому случаю верно переведённым. Ещё сложней выявлять прямой умысел на искажения, злонамеренность, заведомость действий переводчика. Ведь текущая информация может подвергаться искажениям специально и в обусловленных содержании/форме. Чтобы доказывать такие факторы очевидно требуется задействование и контроль других специалистов, мнение которых то же может быть не бесспорным. Да и бремя ответственности частично будет лежать на тех следователе и судье, кто привлекли переводчика да не убедились в его способностях и пристрастиях. Такие условия вполне допускают намеренное внедрение таких специалистов, кто подыгрывает обвинению, заблуждает подозреваемого неточностями, искажением оборотной информации, а то и прямо толкают в пропасть. Случаются и грубые искажения, когда, например, вразрез с действительной позицией подозреваемого, переводчик заявляет «от его имени» о признании вины, о согласии с обвинением, но отказе от показаний. Тем более нет трудностей «забыть» все разъясняемые права или транслировать из в неверном значении или неполно. Подобные мерзости в дальнейшем к увечьям в защите. Есть страховочные заклятия против этого. Необходимо хотя бы разочек осуществить скрытую запись по участию переводчика и проверить его работу через других спецов. Или даже открыто демонстрировать проведение записи. Должен бы струхнуть, остеречься последствий.

Случалось так, что на судебной стадии рассмотрения обвинения вдруг выяснялось не владение подсудимым языком судопроизводства или его крайне сомнительные познания и понимание. Убедившись в такой ущербности суд признавал необходимость содействия переводчика. И на том ограничивались. Но признание таких фактов автоматом ставит под сомнение законность всех предшествующих этапов рассмотрения дела, включая стадию участия самого подозреваемого, когда он не был обеспечен помощью переводчика. Любые документальные свидетельства, типа «русским языком владею, в услугах переводчика не нуждаюсь» не могут служить оправданием, так как явно не соответствуют действительность. Что и подтвердилось последними выводами суда по языкознанию и нуждам бывшего подозреваемого. Скорее всего, все прежние утверждения фальшивы, имел место обман с преодолением права.