Максим Божко - «Слепая зона» правового конфликта: о чем не знают те, кто хочет ыиграть суд

Если в начале этой гонки от контроля над активом нас отделял один процесс, то теперь уже не меньше трех. Предположим, что к этому времени мы уже вернули своего директора. Но нам по-прежнему нужно оспорить сделку аренды, реорганизацию и избежать банкротства. С позиций права у нас есть абсолютно все шансы отстоять свою правоту: решения принимались в отсутствие кворума, сделки не одобрялись, директор незаконный, воли общества на сделку не было, налицо злоупотребление правом… Но мы устанем, нам может просто не хватить сил и дальше играть в эти игры. В руках у наших оппонентов наш источник ресурсов и вдохновения, наш бизнес, наш актив. У них преимущество во времени , и они нас обыгрывают.

Исход правового конфликта может решаться в кабинетах чиновников, арбитражных судах, судах общей юрисдикции, третейских судах… К делу могут применяться нормы частного или публичного российского или иностранного права… О том, как, куда и в какой ситуации проще и/или целесообразнее уводить спор и как работать на пересечении разных пространств, и пойдет речь в этой главе.

Понятие правового пространства включает в себя несколько аспектов. И прежде всего под пространством, в котором разворачивается юридический спор, мы понимаем территорию, контролировать которую стоило бы стремиться самому или контроля над которой неплохо было бы лишить своего противника.

Кто является истинным хозяином в правовом конфликте? Тот, кто определяет место и время, режим встреч / судебных заседаний / следственных действий. Тот, кто может подробно расспросить гостя, сам при этом не будучи обязанным отвечать на вопросы. Тот, кто может получить практически любую нужную ему информацию (документы, сведения о фактах) и дать полученным доказательствам свою оценку. Если одной из сторон удается направить ход суда или следствия таким образом, что оно начинает выявлять нужную ей информацию либо проверять ее доводы, то можно считать, что инициатива в пространстве перехвачена.

Надо сказать, что арсенал доказывания, имеющийся в распоряжении следственных служб, не идет ни в какое сравнение с возможностями гражданского суда. Допросы и выемки, экспертизы и обыски — с целью проверки версии следствия о совершении какого-либо преступления используется все. При этом влияние следственных органов подобно огню: они умеют так подогреть ситуацию, что надо бежать подальше, лишь бы не сгореть и не попасть под жернова уголовной юстиции. При контакте со следствием фокус внимания и потребности человека, как бы высоко он ни находился на социальной лестнице, резко начинают движение вниз по пирамиде А. Маслоу: желание защитить себя становится первостепенным, почти единственным.

Но и в гражданских судах весьма часто одной из сторон удается поставить на разрешение суда вопросы, для ответа на которые суд процессуально вынужден что-то исследовать, проверять и чему-то давать оценку. Ведь как бы ни был силен суд и как бы много власти у него ни имелось, сама суть судейского назначения в обществе — давать ответы на прошения сторон. И, помня о том, что коммуникацией управляет тот, кто избирает направление дискуссии и задает вопросы, мы должны признаться себе, что многое — в наших силах. Именно слово — наше главное орудие, и надо грамотно им пользоваться, чтобы перехватывать инициативу, становясь хозяином в пространстве конфликта.

Для фактического контроля пространства, на базе которого развивается правовой конфликт, нередко предпринимаются и другого рода действия — например, инициируется процедура банкротства. Дело в том, что в российской действительности по итогам наблюдения в рамках банкротного процесса обычно не идет речи об оздоровлении компании, но сразу запускается конкурсное производство. Если очень упрощать, можно сказать, что в такой ситуации у руля оказывается тот, кому компания была больше всего должна: именно он получает доступ к активам, а значит, может вполне успешно существовать, пользуясь ими ближайшие годы, пока длится процедура. В таком случае мы говорим о фактическом — точнее, даже физическом — контроле пространства, который, безусловно, дает большие преимущества.

Хозяином принято считать и того, кто не нуждается в проводниках в своем доме, то есть хорошо знает, к чему приведет следование тем или иным путем, где ждут тупики, а где двери открываются легким толчком.

Это и про знание материала, с которым работаешь. Нет нужды в сотый раз читать кодекс или анализировать судебную практику, если ты сам каждый день эту практику формируешь. Если для оценки ситуации одному требуется 20 минут, а другому — два дня, то первый станет хозяином в этом конфликте. (Правда, случает ся, что в вопросе невозможно разобраться и за пять дней, как в принципе нельзя запомнить и понять Москву со всеми ее скверами, переулками и вечно стоящим Бульварным кольцом.)

Это касается и опыта работы в конкретной сфере и конкретной инстанции, который хорошо иллюстрирует следующий пример (в целом невозможно поддержать описанный стиль и методы работы, но ситуация при этом весьма показательна).

В одном из процессов у ответчика появилась острая необходимость сменить судью, которая рассматривала его дело. Поведение судьи на процессе, задаваемые ею вопросы и принимаемые процессуальные решения не оставляли сомнений: исход дела будет в пользу истца.

Но какие могут быть основания для смены судьи? Это весьма сложно.

Были использованы знания и опыт людей, давно работающих в системе судов общей юрисдикции Москвы, и составлена откровенно грязноватая жалоба на судью. В ней содержались ссылки на ее мужа — судью другого суда — и их общих знакомых, недавно ушедших с судейской работы со скандалом. Все это было сдобрено слухами и домыслами, приправлено предположениями и опасениями авторов жалобы, которая заканчивалась просьбой сменить судью на любого другого, дабы не пришлось обращаться к журналистам.

Судью заменили от греха подальше. Хотя, конечно, такие жалобы могут писать только клиенты — ни один из профессиональных участников рынка никогда не должен этого делать из соображений профессиональной этики и уважения к профессии, которой служишь.