Александр Ливергант - Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма

«Как видно, проступок Вудхауса дал повод предаться нашему любимому национальному времяпрепровождению – поливанию грязью. Один из читателей желчно пишет о незаслуженно высокой чести, которой Оксфордский университет удостоил простого юмориста, и выражает уверенность, что все выпускники Оксфорда будут рады решению лишить его этой награды, тем более что он, опять же, всего лишь жалкий юморист».

Монктон Хофф, как впоследствии и Оруэлл, называет выступления Вудхауса по немецкому радио «проступком»; с точки же зрения бывшего соавтора Плама Яна Хея, того самого, который в 1928 году написал пьесу по роману Вудхауса «Девица в сложном положении», его радиобеседы – это откровенная поддержка нацизма:

«Признаться, я в ужасе… Передачи из Берлина известного на весь мир англичанина… являются лучшей рекламой для Гитлера».

Авторы проекта «Вудхаус у микрофона», собственно, так и рассуждали.

Внесли свой посильный вклад в поношение Вудхауса еще два крупных автора – оба хорошо известны в нашей стране: ирландский драматург, коммунист Шон О’Кейси и детский писатель, автор прославленного «Винни Пуха» Александр Милн. Приведем их письма в газету «Daily Telegraph» полностью.

«Сэр,

смешно читать всевозможные сетования о злодействе Вудхауса. Не берлинский лепет этого ничтожества вредит достоинству Англии и делу, за которое она борется, а то, что инфантильная часть народа и ученое руководство Оксфорда, у которого давно уже отсохло всё, что выше подбородка, принимают его за сколько-нибудь влиятельную фигуру в английской юмористической литературе, да и в литературе вообще. Таково, по иронии судьбы, возмездие тем, кто изгнал Джойса и прославил Вудхауса.

Если у Англии осталось еще хоть какое-то достоинство, хоть какой-то литературный вкус, она навсегда забудет жалкое кривлянье своей дрессированной блохи. Если немцам нравится этот фигляр, то тем лучше для нас.

С уважением и проч.

Шон О’Кейси»

«Сэр!

Весть о том, что П. Г. Вудхауса освободили из концентрационного лагеря, обрадовала его друзей; весть о том, что он поселился со всеми удобствами в отеле “Адлон”, взволновала их, а весть о том, что он собирается выступать с еженедельными радиопередачами (правда, не о политике, потому что он “всегда был далек от политики”), уже не позволяет сомневаться, что́ именно с ним случилось. Он опять удрал от реальности.

Помню, он сказал однажды, что хотел бы иметь сына, и тут же добавил – вполне искренне и совершенно в своем духе: “Но только чтобы он сразу родился пятнадцатилетним, когда набирают в школьную сборную по крикету”. Удобная позиция, что и говорить. Воспитание сына требует от отца большой ответственности, но к пятнадцати годам можно целиком переложить ее на плечи директора школы и только радоваться достижениям своего отпрыска.

И такое отношение к жизни было у Вудхауса всегда. Он намеренно отдалялся от “политики”, под которой понимал всё то, о чем говорят взрослые за ужином, не догадываясь, что дети подслушивают их из-под стола. “Политикой” была для него и прошлая война, которую он пересидел в Америке, и послевоенные налоги, от которых он бегал туда-сюда через Атлантику, пока не нашел прибежища во Франции.

Неудачного прибежища, как выяснилось прошлым летом, когда политика все-таки настигла его, перемахнув через Сомму.

Безответственность “патентованного юмориста”, как его называют газеты, зашла слишком далеко; его наивность тоже зашла слишком далеко. Вудхаусу позволялось очень многое, но теперь, полагаю, настало время отобрать у него патент.

Однако прежде чем это произойдет, я призываю Вудхауса отдать этот патент по доброй воле – осознать, что даже если гений и ставит его над битвой, где бойцы движимы чувством гражданского и общественного долга, приходят времена, когда каждый человек должен выйти на поле брани, присягнуть своей вере и пострадать за нее.

С уважением и проч.

А. А. Милн»

В связи с этими двумя письмами четыре замечания. Первое: «дрессированной блохой», которой назвал Вудхауса О’Кейси, Плам еще воспользуется – озаглавит так том своей переписки с Уильямом Таунэндом. И воспримет это оскорбление как комплимент:

«…Я принимаю это как комплимент: все цирковые блохи, которых мне доводилось видеть, поражали меня своим артистизмом, безукоризненной техникой и еще чем-то неуловимым, без чего не бывает хорошего актера».

Второе: и О’Кейси, и Милн – как наша Нина Андреева в эпоху перестройки – «не хотели поступиться принципами»; к «инфантильной части общества» их, ура-патриотов, никак не отнесешь.

Третье: мотивацию письма Милна – зависть – Вудхаус сразу же разглядел; вот что он сказал много позже английскому журналисту Ричарду Асборну, приехавшему к нему на Лонг-Айленд:

«…Странный он человек, Милн. Есть в нем особая завистливая жилка, которая не проявляется в его произведениях. Мне нравится, как он пишет, но его самого я не очень люблю».

И четвертое. Цитировать эти письма-наветы («Ату его, ату!») одно удовольствие: не мы, значит, одни такие.

Тон травли, однако, задавали не писатели, многие из которых – далеко не только Бентли, Ян Хей, О’Кейси и Милн – Вудхаусу с его славой и деньгами откровенно завидовали, – а политики и журналисты.

9 июля, в ответ на запрос в Палате общин, министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден обвиняет Вудхауса в том, что тот «предложил свои услуги немецкой пропагандистской машине». То есть, в сущности, повторяет сказанное Яном Хеем. В эти же дни в Парламенте раздаются голоса, требовавшие судить Вудхауса как изменника родины. Член парламента от консервативной партии Квентин Хогг напрямую называет Вудхауса предателем; не коллаборационистом – а именно предателем. Министр информации Альфред Дафф Купер, недавно вернувшийся из США, где он совершил лекционное турне, призывая американцев покончить с «изоляционизмом» и объявить войну Германии, заявил, что в дни, когда Британия «сражается за выживание», Вудхаус повел себя как предатель и что его радиопередачи угрожают сорвать переговоры с Соединенными Штатами. А вот что запишет в своем дневнике его парламентский секретарь Гарольд Николсон:

«Я не хочу, чтобы Вудхауса расстреляли в Тауэре. Но мне глубоко отвратительна точка зрения, что “бедный старый Пэлем Гренвилл так наивен, что ни за что не отвечает”. Того, кто с такой изобретательностью и энергией водил за нос налоговые ведомства в Англии и США, никак не назовешь человеком не от мира сего».

Мало того, что Вудхаус предал родину в ее самую тяжкую годину, он еще, оказывается, и налоги не платил.