Ефим Курганов - Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Вот она, эта истина. Вещественное доказательство невещественных отношений.

Кровь выгнулась дугой, марая чужие обои. Ты заломил руки – я это видел воочью, ибо вмиг пробудился и метнулся в совмещенный санузел, где отразился в овале зеркала, понял, что убит, и бросился к телефону накручивать 03.

А ты уже грохотал подъездной дверью, чтобы ловить какую-то машину. Но ловитва твоя не увенчалась успехом, а советская скорая помощь не грешила суетливостью.

Минут через сорок, опершись друг на друга (ты ослаб от угрызений, я – от смертной истомы), убийца и убиенный в чалме из полотенца замаячили по безрадостной ночной улице Свободы…

Надо было как-то объяснить родителям происхождение рубца на виске. Я сказал, что свежая ссадина – результат падения с лошади [192] Гандлевский С. Трепанация черепа // Знамя. 1995. № 1. С. 114–115. .

В анекдоте, как не раз мне приходилось подчеркивать, главное не производимое им комическое впечатление: в первую очередь он должен изумить и озадачить.

В приведенном эпизоде из «Трепанации черепа» есть немало блистательных комических моментов, но в целом он не столько смешной, сколько жутковатый. Комизм тут нужен и даже закономерен, но он связан с побочным эффектом.

В анекдоте, как правило, берется некий житейский случай, и в результате высвечивается достоверность какого-то странного, нелепого, крайне неожиданного поступка, обнажается реальность невероятного, немыслимого, непредсказуемого. Анекдот зачастую оперирует фантастичностью каждодневного, немыслимостью происходящего буквально на глазах: он точно и с остроумием выявляет логику забавных странностей и нелепостей быта. Все это доминирует и в приведенном эпизоде из «Трепанации черепа», да в целом и во всей книге Гандлевского.

«Трепанация черепа» – это своего рода анекдотический эпос, своеобычная летопись деяний совершенно определенного, литературно-пьющего круга, что многое объясняет в странности и нелепости историй, собранных в этой книге. При этом художественный вымысел был автором отброшен за ненадобностью. Выдумывать просто не было никакого смысла, ибо жизнь поэтов оказалась фантастичней любого вымысла.

Собственно, совсем не важно, как было на самом деле: главное, что так могло быть. В полном соответствии с канонами анекдота, в «Трепанации черепа» главный интерес переносится с фактической на психологическую сторону события, и художественно и исторически это было полностью оправданно. В самом деле, пьющая поэтическая братия может совершить все что угодно. Причем Гандлевский особо обосновывает свое творческое право нести всякую нелепицу, однако при этом она непременно должна демонстрироваться как собрание совершенно невероятных, но вместе с тем и совершенно достоверных историй. Он как бы хочет сказать: врать можно, но при условии, что это делается очень убедительно, при условии, что тебе поверят.

Автор «Трепанации черепа» пытается убедить своих читателей, что он еще в молодые годы обладал талантом врать необыкновенно правдиво:

Смолоду у меня был особый дар: брать деньги у незнакомых людей. С отдачей, правда, так что я не стал аферистом и фотографии мои не развешивали на вокзалах и перекрестках с призывом «обезвредить преступника». А мог бы прославиться, безусловный талант имел к вымогательству.

Когда какая-нибудь компания пила день, другой, третий, пропивалась вчистую и начинала мрачнеть, но и разойтись не могла, я понимал, что пробил мой час, да и все, кто знал о моем даре, начинали поглядывать на меня с надеждой.

Делалось так: я выходил на лестничную клетку, поднимался на лифте на верхний этаж (спускаться, оно легче) и начинал звонить по очереди во все квартиры подряд и стрелять денег – пятерку, десятку, четвертной – кто сколько может.

Успех сопутствовал мне. Тут нужно чутье, поверхностное обаяние, чувство меры, а главное – правда в точных дозировках. Последнее, кстати, пригождается мне сейчас, когда я подался в прозаики [193] Гандлевский С. Трепанация черепа // Знамя. 1995. № 1. С. 119–120. .

И далее:

…так и надо сочинять, чтобы тебе поверили на слово, дали денег вообще и Букера в частности [194] Там же. С. 120. .

Как видим, Гандлевский хочет уверить читателей, что его поэтика вырастает из давнего умения выдумывать, классно клянча на выпивку. А ведь это, друзья мои, самый настоящий анекдот, со своим занятным сюжетом и со своим пуантирующим псевдообъяснением.

Однако не стоит верить на слово автору «Трепанации черепа». Поэтика этой книги выросла, конечно же, не из умения клянчить на выпивку, а из обостренной чуткости и внимательности автора к эстетическому феномену анекдота, который был взят Гандлевским на вооружение совсем не случайно.

Нынешняя легализация анекдота поколебала традиционные права этого жанра и его значимость для устного общения, но зато он был введен в публичную жизнь общества и активно включен в процесс художественного творчества. Причем то, что происходит сейчас, представляет собой не столько олитературивание анекдота, сколько анекдотизацию литературы.

Роман в пору своего становления пронизывал весь костяк сложившихся к тому времени литературных жанров, оживляя их, обогащая, романизируя. В результате (процесс этот занял несколько столетий, начался он еще в эпоху Возрождения, но особенно активно протекал в XVIII и XIX веках и в первой половине XX века) возникла новая жанровая иерархия, увенчиваемая окостеневшим теперь романом.

И нынче борьба идет против прежнего возмутителя спокойствия. Но при этом роман вовсе не отбрасывается, не отрицается как форма, а наполняется новым жанровым материалом, и это обстоятельство вынуждает роман перестраиваться, заставляет быть мобильным и восприимчивым. И еще роман получает современный темп. Собственно, прежде он был активен и даже агрессивен, и это понятно – он был молод, а теперь его нужно шевелить, а главное, наполнять организм свежей кровью.

Анекдот буквально на наших глазах вклинивается в роман и встряхивает его. Если роман выдержит это и не погибнет, то он получит прилив свежих сил и воскреснет к новой жизни. Если же ослабевший организм не выдержит встряски, то в один прекрасный день на месте романа окажется анекдот, активный, полный нерастраченной энергии. Он слишком долго находился в подполье и действовал в основном под разными масками.

Теперь у анекдота появляется возможность заговорить собственным голосом. Это уже происходит, и довольно заметны жанровые потери. Литература приобретает, но сам анекдот теряет как жанр, ведь он должен быть тайным, неразрешенным, нарушающим какие-то публичные правила. Нынешняя разрешенность анекдота – это настоящий удар по жанру. Но зато, скажем, появился текст «Трепанация черепа», в котором анекдот по-настоящему торжествует.