Ефим Курганов - Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Репертуар активно функционирующих анекдотов находится в процессе постоянного обновления, и это не случайно.

Анекдот, как уже говорилось, есть жанр движущийся. Это прежде всего объясняется его повышенной контекстуальностью. Без соответствующего историко-бытового обрамления силу притягательности анекдота уяснить трудно. С изменением ситуации меняется и анекдот: часто он уходит в тень, прячется до поры до времени, и на его место приходит другой, более востребованный. В общем, репертуар анекдотов находится в постоянном движении.

Анекдот, когда бы он ни появился на свет божий (а установить это подчас бывает крайне трудно), как бы входит в современность, становится ее составной частью. Более того, он дает возможность увидеть в ней нечто большее, чем простую цепь случайностей, помогает раскрыть через парадокс, через нелепый, странный, но по-своему примечательный случай, некоторые структурные особенности человеческого бытия – исторические тенденции, национальные традиции, психологические типы.

Анекдот теснейшим образом связан с эстетикой «странных сближений», культурой ассоциативного мышления, с умением сопрягать далекие ряды, не страшась временны́х и пространственных перегородок. Он учит открывать глобальное и вечное в деталях, в живых штрихах, учит находить во внешне как бы незначительном яркость, глубину, занимательность, учит пониманию того, что мелочей на самом деле не существует, что мир един и целостен. Так что у анекдота есть своя философия.

Связь анекдота с исторической прозой заслуживает особого обсуждения. Намечу сейчас основные подступы к теме. Кстати, нелишне напомнить, что впервые слово «анекдот» было употреблено как название исторического труда Прокопия Кесарийского: по-гречески он был назван «анекдота» (неизвестный, неизданный), а на латинский язык это было переведено как «тайная история». Так что в первую очередь анекдот начинал свою жизнь как жанр чисто исторический.

И анекдот фольклорный, и анекдот литературный (историко-биографический) при всех своих отличиях входят в единый эстетический феномен, развертываясь по модели КАК БЫ МЕЛОЧЬ. И фольклорный, и литературный анекдот, как правило, демонстрируют частное событие (безымянно оно или связано с конкретной личностью – это в общежанровом плане принципиального значения не имеет), которое оказывается барометрическим указанием на температуру общества, выступая как показатель нравов.

Таким образом, в анекдоте обязательно должны соединиться локальность и значительность. Сочетание это как раз и обеспечивает роль анекдота как особого рода исторического документа, открывающего существенное через мелкое, тенденцию – через деталь. В крупной идеологической конструкции, в парадном портрете анекдот чувствует себя не очень уютно – он там зачастую неуместен. Но если важно показать жизнь общества изнутри, если необходимо высветить господствующие в нем привычки, представления, вкусы, то тут-то и нужен, даже необходим анекдот, тут-то и выступает он на правах исторического источника.

Анекдот, встраиваясь в картину нравов, по-особому освещает ее, но и сам при этом начинает выглядеть чрезвычайно рельефно и убедительно, играет и искрится, то есть оживляет и одновременно оживает сам. Причем из всех видов исторического повествования особенно значим анекдот для жанра биографии: в пределах этого жанра он в первую очередь и проявляет себя как историческое свидетельство, имеющее устные источники. Конечно, есть биографии (особенно официальные или героизированные), в которых анекдотом и не пахнет. Но в целом еще со времен античности (например, книга Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов») анекдот законно был подлинным украшеним биографии. Он интенсивно и последовательно содействовал тому, чтобы воссоздаваемую личность можно было ощутить как бы живьем.

Ю. М. Лотман писал, что «биография писателя складывается в борьбе послужного списка и анекдота» [18] Лотман Ю. М. Литературная биография в историко-культурном контексте // Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. Таллин, 1992. С. 373. . Мне с этим утверждением трудно согласиться, и вот почему.

Я убежден, что борьбы, собственно, тут никакой и нет, ведь анекдот вовсе не противоречит послужному списку, а дополняет и уточняет его, утепляет гамму, снимает сухость и протокольность изложения. Они даже необходимы друг другу – послужной список и анекдот. Это те два полюса, которые придают биографии объемность и выпуклость. Так что нет никакой борьбы и нет победителей.

Анекдот, оказавшись в ареале послужного списка, в сфере документально зафиксированных фактов, значительно расширил возможности биографического жанра. Анекдот служил выражением своего рода принципа дополнительности.

Ограничимся одним, но, как представляется, достаточно показательным примером.

П. В. Анненков, сообщая в «Материалах для биографии А. С. Пушкина» о знакомстве поэта с Гоголем, особо выделил следующее обстоятельство:

Пушкин прозревал в Гоголе деятеля, призванного дать новую жизнь той отрасли изящного, которую он сам пробовал со славой, но для которой потребен был другой талант, способный посвятить ей одной все усилия свои и подарить ее созданиями, долго и глубоко продуманными [19] Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. СПб, 1855. С. 368. .

Это свое наблюдение первый биограф Пушкина сопроводил примечанием, в котором воспроизвел следующий анекдот:

Не можем удержаться, чтобы не привести здесь забавного рассказа самого Гоголя о попытках его познакомиться с Пушкиным, когда он еще не имел права на это в своем звании писателя. Впоследствии он был представлен ему на вечере у П. А. Плетнева, но прежде и тотчас по приезде в Санкт-Петербург (кажется, в 1829 году), Гоголь, движимый потребностью видеть поэта, который занимал всё его воображение еще на школьной скамье, прямо из дома отправился к нему.

Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и наконец у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера… Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил и на вопрос свой: «Дома ли хозяин?» – услыхал ответ слуги: «Почивают!»

Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил:

«Верно, всю ночь работал?»

«Как же, работал, – отвечал слуга, – в картишки играл».

Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный школьной идеализации его. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения [20] Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. СПб, 1855. С. 368–369. .