Дэвид Беллос - Что за рыбка в вашем ухе? [Удивительные приключения перевода]

Иногда модификация целевого языка за счет перевода на него текстов с языка более высокого статуса бывает вызвана давлением на принимающую культуру, но в большинстве случаев это не так. Чаще изменение языка происходит под влиянием пожеланий и потребностей самого переводческого сообщества. (Вряд ли стоит напоминать, что в окружении короля Якова не могло быть никаких носителей иврита, так что некому было требовать адаптации английского к древнееврейской грамматике.) Но перевод Библии в XX веке — дело иное. Современные переводчики Библии на языки аборигенов тесно связаны с миссионерством, причем многие из них — американцы.

Они переводят на языки, которые выучили намного позже критического возраста усвоения языка, — в терминах этой книги мы назвали их L2-переводчиками. Поэтому им угрожает та же опасность ненамеренного получения комических или оскорбительных эффектов, что и сочинителям международных объявлений на хорватских морских курортах. Юджин Найда стремился в первую очередь к тому, чтобы этого не произошло.

Перевод Библии на неевропейские языки, начавшийся в XVII веке вместе с колониальной экспансией Европы, с самого начала отличался большой изобретательностью. Алберт Корнелиус Ройл, лингвистически одаренный мелкий служащий Голландской Ост-Индской компании, приехав работать на Суматру, самостоятельно выучил малайский язык — региональный язык общения. Затем написал учебник малайской грамматики и перевел с нидерландского Евангелие от Матфея. По ходу перевода Ройл изменял и адаптировал малайский, дополняя его при необходимости недостающими терминами из арабского, португальского и санскрита. Однако он делал не только это.

Там, где в нидерландской версии Евангелия от Матфея идет речь о смоковнице, в версии Ройла упоминается писанг — банановое «дерево» по-малайски. Замена объяснялась тем, что на Суматре нет смоковниц. Важно то, что это было знаком новой идеологии в многовековом деле перевода ВНИЗ. Ройл впервые использовал принцип культурной замены, который Найда теоретически сформулирует и начнет продвигать триста лет спустя.

С иврита на греческий, с греческого на латынь, с сирийского на арабский и так далее — когда в принимающем языке не было слова для обозначения чего-то, бралось слово из языка оригинала и приспосабливалось к своему новому лингвистическому дому. А вот при переводе с нидерландского на малайский случилось иначе. Принимающий язык не получил нового слова для обозначения новой вещи. Произошла замена самого предмета другим, для которого в принимающем языке название было.

Дуглас Хофштадтер однажды спросил: «Как сказать по-арамейски jazzercise ? [87] Разновидность физических упражнений под джазовую музыку, гибрид слов jazz (джаз) и exercise (упражнение) ( англ. ). » Это было задумано как логическая задачка, а не вопрос о том, что сказали бы живущие в современном Иерусалиме немногочисленные носители арамейского, если бы пришли в спортзал и начали заниматься аэробикой под Дэйва Брубека. У жителей Древнего мира не было никаких оснований иметь слово для обозначения этого неведомого им занятия, а вот нынешним носителям арамейского или любого другого современного языка для создания слова jazzercise пришлось бы выбрать один из трех способов. Они могли бы включить его в свой язык, сделав какие-то формальные изменения, которые позволили бы ему нормально функционировать в составе предложений. Или могли бы взять два арамейских слова со значениями, близкими к синкопированная музыка и упражнения , и объединить их, имитируя английскую конструкцию. Наконец, можно было бы придать какому-нибудь арамейскому слову дополнительное значение: «упражнения под музыку». Это три пути, которыми новые вещи получают названия в принимающем языке: с помощью форенизации (первый способ), кальки (второй способ) или семантического расширения. Каждый из них изменяет принимающий язык на одну лексическую единицу с возможностью последующих изменений в употреблении и форме других слов. А вот культурная подстановка привела бы к замене jazzercise какой-то другой более или менее аналогичной деятельностью, известной носителям арамейского.

Именно это Ройл и сделал при переводе на малайский: он не изобретал нового слова для нового предмета (смоковницы), а использовал существующее слово (банан), чтобы сказать нечто иное. Это сработало только потому, что на Суматре нет смоковниц. Если бы объект, обозначаемый термином, существовал, как существуют музыкальные спортзалы в арамейском квартале Тель-Авива, то для перевода этого термина невозможно было бы использовать культурную подстановку.

Представьте себе, что сэр Уолтер Рэли дарит королеве Елизавете I удивительный корнеплод, который он привез из Нового Света, и просит Ее Величество наградить его за открытие… репы. Это не сработало бы, потому что это была не репа. Если у вас в руке картофелина, вы не можете назвать ее словом, которым называется нечто, что вы могли бы держать в другой руке. Культурная подстановка — это прием для наименования и перевода, применимый лишь к отсутствующим предметам. Нельзя просто расширить значение слова репа для обозначения других плодов. Аналогично, когда Ройл заменил слово смоковница словом писанг , он не расширил значение малайского слова. Не возникло внезапно новой категории растений, включающей одновременно и смоковницу и банановое «дерево». Такого рода культурная подстановка, по сути, означает: вам этого не понять, да мы и объяснять не будем. Вот вам взамен банан.

В переводах Библии на неевропейские языки подобные подстановки встречаются часто. «Белый как снег» в тексте Библии при переводе может превратиться в «белый, как перья какаду» в языках народов, никогда не видевших снега, или в «белый, как коробочка хлопка» в некоторых языках Южной Америки. В языке асмат, на котором говорят в болотистых районах индонезийской провинции Папуа, где все дома строят на сваях, притча о благоразумном человеке, построившем дом на камне, и о человеке безрассудном, построившем дом на песке, трансформируется в историю о благоразумном человеке, построившем дом на сваях из железного дерева, и о безрассудном, построившем дом на сваях из белого дерева (белое дерево быстро гниет, поэтому из него строят лишь временные охотничьи хижины) {100} 100 Soeslo D. Bible Translation in Asia-Pacific and the Americas // Ph. Noss. A History of Bible Translation. P. 165, 166, 175. .

Найда рассказывает и о более значительных культурных подстановках, которые он обнаружил и одобрил. По его словам, во многих частях Африки ветки на дорогу перед вождем бросают в знак презрения, тогда как в евангелиях так отмечают триумфальное возвращение Иисуса в Иерусалим. Аналогичным образом пост во многих частях мира сочли бы скорее оскорблением Бога, нежели посвящением Богу {101} 101 Nida E. Fascinated by Languages. John Benjamins, 2003. . Пересмотр евангельского повествования о Вербном [88] В английской версии Евангелия воскресенье называется пальмовым. воскресенье и ветхозаветного — о роли поста абсолютно необходим, чтобы не вводить африканских читателей в заблуждение, но для этого нужно существенно изменить саму суть описываемого. Задача Найды состояла в том, чтобы помочь создать тексты, функционально эквивалентные Библии, рассматриваемой не как священный текст, а как хранилище священной истории.