Александра Баркова - Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Для Епифания Премудрого в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был Словом. И не запредельным Логосом, а теми словами, которыми мы разговариваем. Они божественны! Следовательно, если он будет развивать художественную сторону своего произведения, то он будет приближаться к Богу – вот так, ни много ни мало, раскрывая все божественные – как в религиозном смысле, так и в переносном смысле, – восхитительные возможности слова. То есть это для него своего рода феномен умного делания: молитва выражается не в собственно чтении молитвы, а в таком более чем богоугодном деле. Осознайте это! Его художественность была не из любви к украсам, это был не чисто эстетический порыв, не чисто художественный порыв, а порыв глубоко религиозный, содержательный и смысловой. И он был на пятьсот процентов не понят. И несчастное «Житие Сергия Радонежского» тому печальный пример. Увы! Ну, а нас с вами он интересует как художник, и поэтому мы будем читать его «Стефана Пермского».

Епифаний будет о себе говорить: «Да и аз многогрешный и неразумный… слово плетущи, и слово плодящи, и словом почтити мнящи, и от словес похваление събираа, и приобретаа, и приплетаа, пакы глаголя: что еще тя нареку – вожа заблуждьшим, обретателя погыбшим, наставника прелщеным, руководителя умом ослепленым, чистителя оскверненым, взискателя расточеным, стража ратным, утешителя печальным, кормителя алчющим, подателя требующим…»Вы видите бешеный синонимический ряд, в котором легко запутаться. И здесь он говорит «слово плетущи и слово плодящи», отчего в науке его стиль получает название «плетение словес». То есть плетение словес – это такая художественная форма, при которой синонимы (и близкие, и далекие) будут нанизываться друг на друга, разумеется, ничего не прибавляя к содержанию, но усиливая эмоциональную экспрессивность. Причем опять же я помяну очень недобрым словом профессора, который преподавал у нас древнерусскую литературу на филфаке, потому что к Епифанию Премудрому у меня была стойкая неприязнь. Как я уже рассказывала, нам этот профессор, человек глубоких христианских убеждений, внушал исключительно то, как хорошо быть христианином, на примере Епифания Премудрого. То есть он делал то же самое, что сделали его дорогие и далекие предшественники с «Житием Сергия Радонежского». Опять же, красоту формы он до нас абсолютно не донес, и я, когда отвечала на экзамене Епифания Премудрого, совершенно не помнила, кто это такой, но умудрилась получить четверку всё-таки. Когда во взрослом состоянии, в возрасте за сорок, я его открыла – это же боже мой! это же не имеющий аналогов в нашей культуре гениальный стилист. Как можно его не любить?! Ну как… когда вам не сказали, что это стилист. Вот так.

Итак, давайте посмотрим, что же у нас говорится о Стефане Пермском. « Сыном он был одного христолюбца, верного христианина… » Почувствуйте разницу, если почувствуете. Вы понимаете: «христолюбец» и «верный христианин» – это ровно одно и то же. То есть просто идет работа на усиление. Кстати сказать, это всё было, конечно, совершенно великолепно разбирать с журналятами. Потому что уж кого-кого, а журналиста надо очень серьезно учить работать с синонимией. Естественно, что нанизывать синонимы никакой журналист никогда не будет, он всегда жестко ограничен объемом, но понимать, что такое синонимы, выбирать синонимы, работать с синонимией он, естественно, обязан на пятьсот процентов.

« Превосходил многих сверстников хорошей памятью, остроумием, быстрой мысли ». Я замечу, что слово «остроумие» означало изначально острый ум, то, что мы сейчас скорее назовем глубоким умом. Ладно, этот синонимический ряд всё-таки о разных качествах. «… в учении преуспевал, рос отроком благоразумным, возрастая разумом душевным. Когда же вырос в девственности, и чистоте, и целомудрии …» Это нанизывание синонимов – абсолютно абсурдно с точки зрения смысла. Девственность – она или есть или нет. Поэтому три синонима здесь только усиливают экспрессию. И вообще девственность совершенно стандартна для жития. Это зачин жития типовой, из бетона отлитый. Содержательного тут ноль целых шиш десятых. А теперь давайте еще раз: « Рос отроком благоразумным, возрастая разумом душевным ». Во-первых, вы здесь слышите аллитерацию на -р-. Аллитерация в прозе – редкая штука. Более того, здесь более глубокая аллитерация: « благоразумным возрастая разумом ». -Р-з-, «разум» – «возрастая». Очень глубокий перекат звуков. Опять же, не забывайте, как у нас с грамотностью в послемонгольское время, и, соответственно, жития рассчитаны не на чтение с листа, а на чтение вслух. Чтобы в прозе у нас была глубокая аллитерация – это такая редкая штука, что ой.

Вот вам формальные его изыски, то, что мне не додали на первом курсе. А теперь я хочу обратить ваше внимание уже на содержание, на то, что он говорит о разуме душевном. То есть есть разум – и есть, логично, разум душевный. Это разные вещи. И действительно, это то понятие, которое у нас в культуре… оно есть, но оно не легализовано, потому что мы европейцы. Но всё-таки в русской культуре (собственно, в этом и заключается загадка русской души), в русской культуре есть понимание того, что не всё идет от сознания, а что-то идет то ли от души, то ли от сердца (то, что у нас называют мудрым сердцем). Обычно говорят «сердечная мудрость» и что-нибудь в этом духе. Тут это называется «разум душевный». Противопоставление этого просто разуму – для нас, безусловно, краеугольное понятие. И если вы посмотрите Льва Толстого – он весь на этом строится. Для него всё, что идет от разума, будет плохо. То, что идет от души, от простой мужицкой мудрости, от сердца, от естественного порыва, для него это будет хорошо. И Толстой здесь абсолютно никакой Америки не открывает, и России тоже не открывает, потому что это противопоставление сидит у нас в культуре очень глубоко. Хотя, повторю еще раз, в нашей культуре это не сформулировано так четко, как, например, в буддийских. В этом мы европейцы, и это не комплимент.

« Им овладела мысль пойти в пермскую землю и просветить ее. Ради этого он собрался изучить пермский язык и ради этого грамоту пермскую создал, потому что очень хотел идти в Пермь и учить людей некрещеных и обращать неверных людей ». Мы получили в кои-то веки очень информативный абзац, в финале которого мы для усиления имеем парный повтор.

Я замечу, что именно парный повтор (в данном случае « учить людей некрещеных и обращать неверных людей ») есть характернейшая примета устной речи, о чем я, кажется, в этих лекциях уже говорила. То есть если повтор именно двойной, то это наследие устности. У Епифания в большинстве случаев повтор, простите за научный термин, будет образца «связка сосисок». Куча слов с предельно близким смыслом. Но вот тут повтор парный. Смотрите: приращения информации в этом повторе – никакого. Это чисто эмоциональное соединение – «учить людей некрещеных и обращать неверных людей». Ну что ж, они все там язычники, сколько синонимов не нанизывай.