Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Владислав Ходасевич (1886–1939) и Нина Берберова (1901–1993), его третья (гражданская) жена, приехали в Берлин из Советской России в то же время, что и Владимир Набоков (1899–1977) из Кембриджа, – в конце июня 1922 года. Часть зимы 1923/1924 года Ходасевич и Берберова провели, как и Набоков, в Праге. Несмотря на то что они немедленно приняли активное участие в литературной жизни русской эмиграции – Ходасевич как уже известный поэт и критик, Набоков как начинающий поэт и переводчик, – им не пришлось познакомиться там и тогда: Ходасевич и Берберова до их переезда в Париж весной 1924 года вращались главным образом в кругах просоветски настроенных писателей или так называемых «попутчиков» – М. Горького, А. Толстого, А. Белого, Б. Пастернака, И. Эренбурга и других, в то время как Набоков посещал литературные вечера «настоящих белых» и полагал неприличным заговорить с «большевизанами» Алексеем Толстым и Андреем Белым, когда случайно оказался с ними за соседним столом в ресторане [918]. Не могло способствовать такому знакомству и объявленное Ходасевичем вскоре после приезда в Берлин, в июле 1922 года, намерение вернуться обратно: «У меня заграничный паспорт на шесть месяцев сроком, – сообщал он „Новой русской книге“ в рубрике „Писатели – о себе“. – Боюсь, что придется просить отсрочки, хотя больше всего мечтаю снова увидеть Петербург и тамошних друзей моих и вообще – Россию, изнурительную, убийственную, омерзительную, но чудесную и сейчас, как во все времена свои» [919]. Их знакомство состоится лишь в октябре 1932 года, когда Набоков, уже известный писатель, приедет в Париж с выступлением на литературном вечере. Принадлежа к разным литературным поколениям и даже эпохам, сложившись как писатели в совершенно различных жизненных обстоятельствах, ко времени знакомства они mutatis mutandis окажутся во многом на схожих позициях. Их будет объединять не только универсальность талантов – и Ходасевич и Набоков (как и третий корреспондент – Берберова) были поэтами, прозаиками, критиками, исследователями истории русской литературы, – но и публичный attitude хранителей классических европейских традиций русской литературы, утверждение преемственности с ней литературы эмигрантской и противостояние направлению «парижской ноты», лидером которого был многолетний оппонент Ходасевича и Набокова Георгий Адамович.

Набоков поддерживал все основные пункты во взглядах Ходасевича на raison d’être и назначение эмигрантской литературы, требуя в собственных критических статьях и рецензиях от молодых авторов того же, что и старший его товарищ, – безупречной литературной выучки, совершенного владения языком и преданного почитания классических образцов русской литературы [920]. В полемике о «главном» русском поэте и вдохновителе эмигрантской поэзии Адамович и круг его сторонников склонялись к фигуре Лермонтова, Ходасевич и Набоков отстаивали непреходящий гений Пушкина [921]. Сколько бы ни были различны их взгляды на русскую литературу (о том, что корреспонденты не во всем соглашались друг с другом, можно судить и по письмам Набокова к жене, и по литературным спорам Кончеева – прототипом которого был отчасти Ходасевич – с героем «Дара» [922]), по отношению к Пушкину они были единодушны. Пушкин стал постоянной темой их переписки. Он дважды упоминается в напечатанных нами письмах Набокова к Ходасевичу и дважды же Ходасевич приводит пушкинские сочинения в двух своих опубликованных Дж. Малмстадом письмах к Набокову (ни одно из которых не является ответом на известные нам набоковские письма) [923]. После смерти Ходасевича Набоков назовет его в посвященном ему эссе «крупнейшим поэтом нашего времени, литературным потомком Пушкина по тютчевской линии» [924]. В английском предисловии к своему переводу трех стихотворений Ходасевича Набоков аттестует его как «одного из самых выдающихся пушкинистов» и отметит, что он, «переводя Ходасевича на английский, испытывал те же специфические трудности, что и при переводе Пушкина» [925].

Даже в самом облике Ходасевича Набокову виделись пушкинские черты. В письме к жене из Парижа (от 24 февраля 1936 года) он описал его так:

Потом был у Ходасевича, который лежал больной на оттоманке, странно похорошевший, – смахивающий, пожалуй (оттого ли, что я видел его в новом ракурсе), на индийского вождя, – темные, плоские волосы и худоба; но и другое сходство щек[о]тнуло воображение: закутанный в клетчатый плед, растрепанный и красноречивый, «с печатью гения на матовом челе», он вдруг напомнил что-то старомодное – и старомодное обернулось Пушкиным, – я ему приставил бакенбарды – и право же, он стал на него похож (как иной энтомолог смахивает на майского жука или кассир – на цифру). Был он очень в ударе и поил меня своим играющим ядом [926].

Это наблюдение над «мимикрирующим» под своего кумира Ходасевичем, порожденное стремлением Набокова определить его поэтическую генеалогию (о чем он скажет в эссе «О Ходасевиче» всего три года спустя), оказалось настолько стойким, что нашло отражение и в его последнем завершенном романе «Взгляни на арлекинов!», в котором Набоков вывел лучшего друга и отчасти двойника повествователя Вадима Вадимыча N., «хрупкого», «пленительно-талантливого поэта» Одаса (средняя часть фамилии Ходасевича и французское «audace» – отвага), в «несколько обезьяньей» [927]наружности которого явственны черты литературного «предка» Ходасевича («Складом лица, повадкою и вертлявостью он многим напоминал обезьяну», – описывая Пушкина, заметил Ходасевич в своей незавершенной биографии поэта [928]).

Общность творческих предпочтений и ориентиров, сходство писательских темпераментов выразились и в отданной Ходасевичем и Набоковым дани – очевидно, также под влиянием Пушкина и с целью проучить их общего оппонента Адамовича – жанру мистификации. В 1936 году Ходасевич успешно мистифицировал публику и критиков (в том числе Адамовича) своим вымышленным жизнеописанием «Василия Травникова», в которое ввел якобы найденные им стихи этого неизвестного поэта; три года спустя, уже после смерти Ходасевича, Набоков проделал тот же трюк (на который вновь попался Адамович), опубликовав под именем Василия Шишкова сначала стихотворение «Поэты» (с целым рядом различных отсылок к Ходасевичу и его «Балладе» 1921 года, о которой Набоков в свое время заметил, что Ходасевич в ней «достиг пределов поэтического мастерства») и вскоре после этого рассказ, описывающий жизнь самого «Василия Шишкова», – создав в нем образ исключительно одаренного молодого поэта, появления которого в эмиграции Ходасевич ждал с такой надеждой [929].