Коллектив авторов - Испытание реализмом [Материалы научно-теоретической конференции «Творчество Юрия Полякова: традиция и новаторство» (к 60-летию писателя)]

В результате амбивалентно: заостряется и – разрешается – на страницах романа – едва ли не ключевая для мировой литературы XX– начала XXI веков проблема реальности: вымысла – во всей многозначности ее не-о: классических интерпретаций: от «монархической» (см. гл. «Лягушки райского сада») онтологической доминанты первой над вторым (см., например, начало гл. «Кто же отец?») и – до наоборот: не без собственно постмодернистских заклятий=абсолютизмов (см., например, концовку гл. «Зилоты добра»)… Налицо – оригинальная органичная амбивалентность – при постоянно уравновешенном подчеркивании «искусства» как «безумия, запертого в золотую клетку замысла» (гл. «Сосцы неандерталки»), как «всего лишь неверной тени жизни» (гл. «На сыро-матерной земле») – ради актуального предупреждения его нигилистических=реалистических редукций, вновь «внезапно» сказавшихся на постсоветском пространстве (см. гл. «Из истории урюковых революций»)… С передачей освежеванного привета катастрофе 1917 года…

Так уже собственно авторски н-е-а-суще: онтологически – начал рождаться и бытийствовать: буквально по-гречески – генерировать действительно свободный роман Ю.М. Полякова – с антиномично-, да и «безумно-» – истинным «отвязыванием» (см. эссе «Как я ваял «Гипсового трубача»») от «реалистической иллюзии». И в этом глубинном фарватере продолжая великую модернистскую традицию «социалистического реализма» – до сих пор абсолютно: однозначно! – не понятого феномена советской культуры.

Принципиально и последовательно усугубляя амбивалентно: множествен-n-ую онтологию своего детища, Ю.М. Поляков в первой главе второй части («Коитус Леталис») уже явно постмодернистски и – точечно обыгрывает утренний «хоть какой-то смысл», придавая ему статус «метафизической», «параллельной» реальности: сна – с естественно: смертоносным соитием – по «любви»…

На поверку – воистину «безумно»: летальное и без преувеличения: как минимум – «страстное» (см. гл. «Роман в эсэмэсках») сопряжение: акдуализация! – ipsa бытийности и ее потенциала. Вернее, меонической всевозможности – в любой ее естественно становящейся сокровенности: откровенности… «Вагинальная», по удачному выражению Николая Переяслова, реальность в творчестве Ю.М. Полякова приобретает, без сомнения, тотально=пансексуалистический размах, но – с виртуальным, но – с убийственным – атрибутивным противосмыслом… Тем самым, н-е-а-суще усиливается сатирический гипер-удар нашего свободного романа наверно по кардинальнейшему гипер-порабощению современного человечества: «нормальным» сексом – его подлинно: подл-ИНН-ой – намертво – генитальностью: конца! И с ощутимо: эсхатологическим – оргазмом…

Та же антиномично: «безумно»: истинная – всеприемлемость бытия: небытия: все возможности – заключает в себя и собственно смерть: с ее тремя – мета-физически: триедиными!

– «возрастами» (хотя Ю.М. Поляков пытается классически и – не-о- – развести их во времени; см. одноименную гл.): «зияюще-ужасным» – «отложенным» – по-младенчески-наивным (со своим «после-после»…) – в «первом лице» – периодам, уточним согласно автору фундаментального танатологического труда «Смерть»: Владимиру Янкелевичу…

Вновь и вновь мы – «трупоносцы, пока не уверовали» (см. гл. «По дороге в труполечебницу») – получаем удивительный отрицательно-положительный онтологический сплав, аутентично обуславливающий, мало сказать, органичную – живительную! – пульсацию заведомо полисемантического поляковского слова, не слиянно единого с бытием, а теперь и с самой смертью, ей-ей, «сюжетно»: Промыслительно: воскресительной (см. гл. «Девятая симфония Малера») и – «мертвой: буквально – лет-ер-а́ль-n-о! – по-апостольски – на страницах «Гипсового трубача». И непосредственно в у-топной: «ЧП» – судьбе нашего писателя. Опять же в авторском дву:тре:n-единстве, но – вопреки Сен-Жон Персу (для которого «Смерть – это самый главный жизненный опыт, но воспользоваться им, увы, нельзя» – см. гл. «Зилоты добра»)…

Амбивалентно: позитивное – «невозможно: примирительное» (см. гл. «Рыбка плывет – назад не отдает») – представление смерти вполне закономерно и – гомеостазно: вдруг! – сопрягается с тремя браками Натальи Павловны и в целом с тремя дублями романа как такового (не только «естественно»: с тремя стадиями рака)… Да и н-е-а-сущая модернизация «того света» до «работы над ошибками» то ли здесь, то ли там (см. гл. «По дороге в труполечебницу»), равно как и «рая» – до «пьянства без похмелья», а «ада» – до «похмелья без пьянства» (см. гл. «Польский вермахт и ипокренинский бювет») – опять же видано: не-видано – ожидаемо: не-пред-ви́-д-ан-n-о́! – сигнализирует о том же имманентном трансцендировании в контексте неимоверно: уравновешенного у Ю.М. Полякова понимания полибытия, не исключающего и собственно смерть, и веру… И даже «нетленно»: спиртовые «мощи» Агдамыча (см.: «IV Дедушка Кокотов» («Конец фильма. Эпилог»)).

Отсюда – и само время приобретает в романе не-о: классическую объемность – прежде всего амбивалентного прошлого: настоящего – что особенно ярко запечатлелось в рассказе «Гипсовый трубач» (см. гл. «Гипсовый трубач»). Да и психология едва ли не каждого заметного персонажа получила ретроспективно: онтологизированное измерение. Без, скажем, прустовских однозначно-модернистских к-рай-ностей субъективизма.

Это позволило Ю.М. Полякову вновь органично и зиждительно посмотреть на сегодняшнюю Россию в целом – при всей ее, казалось бы, «безупречной» обреченности (подобный пессимизм наиболее наглядно и – эсхатологизированно сказался в гл. «Зилоты добра»). Я бы здесь уточнил вслед за Ж. Бодрийяром – при всей ее гиперреальной: «нормальности» – исчезновения…

И именно историческая: в первую очередь победоносно-советская – протяженность нашего социального бытия дает автору «Гипсового трубача» надежду на успешный исход из «капиталистического коммунизма» с «гастрономической» составляющей – особенно противной «лютой покорности дворни» (см. гл. «Человек-для-смерти» и «Профессия хороший человек»)…

Да, Ю.М. Поляков приницпиально и н-е-а-суще далек от всякого непротиворечиво: серьезного (=«патриотического») или игривого (=«либерального») – скудоумия нынешних политоло́хов – он прозревает ключевую причину гибели СССР: антиимперское «восстание озверевших потребителей» (см. гл. «Змеюрик, его друзья и враги»; «Слезы императрицы») – которые весьма результативно и быстро построили как раз супертотальную: гиперреальность – РФ… Но в том-то и дело, что слишком отвратительна, слишком паскудна, – слишком продажна она – тем прода́-ва́-жнее, тем пова-плен-нее, тем гламурнее пиарится. Цепляясь, отчаянно и цинично цепляясь за диалектически: демо́нократи́ческую! – перспективу «экологически чистого» «навоза» – «может, потом, лет через двести, вырастет [на нем] что-нибудь приличное!» (см. гл. «Зилоты добра»). Чем не пос тмарксистски=постмодернистская программа строительства «коммунизма» для обыдленных масс?! При коммунизме уже настоящем: для олигархов?! С беспредельно=официозным удовлетворением их потребностей, и – без всяких «совковых» способностей… Но слишком, слишком подло сие – хотя и подл-ИНН-о «в законе» (см. гл. «Зилоты добра»). Хотя и «в натуре» едва ли не общечеловечески: потребительской. И буквально антропофагической!