Коллектив авторов - Испытание реализмом [Материалы научно-теоретической конференции «Творчество Юрия Полякова: традиция и новаторство» (к 60-летию писателя)]

Не скоро сильно изменившийся после удачного лечения Кокотов возвращается на поле действий, покинутое им в решительный момент схватки с Ибрагимбыковым, к которой его упорно толкал соавтор. Вот тут-то читателю открываются все главные секреты и умалчивания! Происходят разоблачения удивительные, и все оказываются не теми, за кого себя выдают. Интрига, мастерски закрученная писателем, получает совсем неожиданное разрешение: Ибрагимбыкова, в которого Кокотов стреляет перед своим внезапным отъездом, играет безработный актер, а подлинным бенефициаром продажи «Ипокрении» оказывается племянник одного из самых заслуженных ветеранов.

Как признается сам Ю.М. в интервью Л. Колпакову в «Литературной газете»: «Роман писался семь лет. За это время изменилось общество, я сам изменился, поэтому и части отличаются – по стилистике, энергетике, авторской позиции… Для условно «либерально-интернациональной» общины критиков… моя «традиционалистская» сатира направлена именно против их священных общечеловеческих коров… А для патриотов-почвенников в моих сочинениях слишком много иронии, игры, насмешки, гротескного реализма, обрусевшего постмодернизма, а это считается чужеродными признаками». Лучше самого автора о художественных приемах и средствах трудно сказать.

Уже писалось, что язык является одним из главных достоинств прозы Полякова, подтверждая наблюдение, что только поэты могут писать прозу, в которой каждое слово имеет вес, несет повышенную нагрузку, как в стихах, где слов на странице текста во много раз меньше, чем на странице прозы. Язык Ю.М. точен, отшлифован, и в то же время автор не чурается современной лексики и вульгаризмов. Это безжалостный язык человека, живущего без иллюзий – по отношению к себе и другим.

Но главным для меня в последней, завершающей части романа «Гипсовый трубач», имеющей подзаголовок «Конец фильма», становится художественное открытие автором, так сказать, алгоритма времени как времени оборотней и симулякров: ничто не остается таким, каким представляется в начале, каким оно хочет казаться и каким мы его видим исходя из прививаемых обществом стереотипов. Не есть ли это тот самый «культурный код эпохи», поиском которого был озабочен Витек из самого популярного поляковского романа «Козленок в молоке»?

Одно остается сказать: не верь глазам своим и думай, читатель, думай…

Неблагодарна, однако, стезя сатирика, особенно ярко талантливого, во все времена.

В современном русском, скажем так, реализме царит странная: по своей хамовато=молодцеватой и – убийственной! – наивности – атмосфера, ей-ей, весьма успешно буквализированная З. Прилепиным: «Реальность очевидна, она вопиет о себе, ни к чему лезть в книгу, чтобы раскрыть свои светлые очи и познать все (! – П.К.). Все видно – иди и смотри». И без каких-либо «скрытых смыслов» (см. эссе «Кто виноват – колобок?» – простим «всеведущему» автору хотя бы невежественную тавтологию в последнем выражении…) Перед нами – настоящий, ядреный апофеоз эсхатологически- и – порнографически: обессмысленного! – реализма, закономерно да и органично предполагающего Россию как «свеже-убиенного животного на бойне: четыре ноги вверх, внутренности настежь – хоть подходи и руки грей» (из того же эссе).

Нельзя не подчеркнуть, что по праву, получается, патологоанатомическому (как минимум!) едва ли не самый премированный и «наибольший» на сегодня национальный реалист, мало сказать, с осознанной циничностью – и просто элитарно! – афиширует свой всевсепостигающий и аж «тепленький» абсурдизм: с одними «открытыми глазами» – «это не каждому дано» (см. эссе «Печальный плотник, сочиняющий стихи»)…

Действительно – не каждому… Только животным, распустившимся растениям. И просто трупам – еще с открытыми глазами…

Но вернемся к человеческой жизни.

В лице З. Прилепина мы получили ницшеанского человека моргающего, который добился у нас – не без эсхатолохизированного глянца: гламура – воистину исключительно: «нового» – мудроносного! – статуса, который подразумевает: нонсенсно – лишь убитую, буквально и – тропно убитую реальность России…

Спасибо З. Прилепину за публицистически безоглядную честность, пусть и хамовато=циничного пошиба… Такого реалистичного: е-ре-алис-тичного! – откровения: небытия=бытия – русская литература да и культура в целом – еще не знала…

Наш автор чувствилищно и – «по мелочам» – (что невольнее, объективнее и ценнее!) – оживил: опарышево – смерть, но, конечно, не собственно: ipsa реальности, а ее классического – идущего от бемовских «обозначений», равносущих вещам – познания, наиболее полно и тождественно проявившего себя в системе Шеллинга и Гегеля. А также у их адептов из русской интеллигенции… И особенно: в творчестве великих отечественных писателей со столь характерными для них воистину правдолюбивыми «энергиями заблуждения» (по определению Л.Н. Толстого)…

Ф.М. Достоевский – как всегда пошел дальше, за горизонт, и утвердил: с принципиальным беспределом – «вполне фантастический» характер и прямо «русской» «истины» – «даже фантастичнее всего, что́ мог бы налгать и напредставить себе повадливый ум человеческий» (см.: Нечто о вранье. Дневник писателя. 1873)…

На поверку – оригинальнейшая диалектическая метаморфоза = выкрутас истины: во всеединую! – ложь, разумеется, со сверхфантастическими – в натуре – коннотациями. На «всеотзывчивую» энергию любому классику=реалисту. И антихристу – во Христе…

Твори: тотально – вытваривай! – что вздумается – что вбредет в твое онтологическое, мягко говоря, «подполье», и ты – конкретно: гений – хоть истины, хоть добра, хоть красоты… Или всего по-русски, или по-немецки – вместе… Диалектически: системно…

Каков – в конгениальную легкость – культурнейший соблазн «малых» сил! Отсюда – один – нигилистично=наиреалистичне йший!! – толчок в сторону массового исторического творчества и – декаданса…

Казалось бы, преимущественно русская российская катастрофа 1917 года должна была раз и навсегда отучить нас от такой классической: литературоэксцентричности! – ведь именно она, и «всеотзывчиво» послужила «духовной», точнее, «одержимой» (по бердяевскому слову) навь=основой оного буквально=исторического сонебытия, разумеется, с небесными: по-кладбищенски – органично – коннотациями… И под надежной эгидой левитановского откровения: «Над вечным покоем»…