Коллектив авторов - Испытание реализмом [Материалы научно-теоретической конференции «Творчество Юрия Полякова: традиция и новаторство» (к 60-летию писателя)]

Иногда ироничный режиссер приписывает свои суждения французскому поэту Сен-Жон Персу: «Суд – это такое место, где у закона можно купить столько справедливости, на сколько тебе хватит денег». И не столь важно, кто действительно это сказал – лауреат Нобелевской премии Сен-Жон Перс или Юрий Поляков устами своих героев.

10. И еще одно замечание. Романы, подобные роману Полякова, выполняют важнейшую для литературы роль: поддерживают планку, задают высоту. Нам, пишущим, легче живется, когда есть рекордсмен, когда ставятся рекорды. Иначе весь литературный процесс превратится в некие литературные параолимпийские игры для людей с ограниченными творческими возможностями, где равняются на результаты своего круга и не обсуждают высшие достижения литературы, чтобы не расстраиваться. Прочитав Юрия Полякова или Виктора Конецкого, халтурить стыдно. Зато какая-нибудь Машкова или Грустинова порождают шлейф подражателей – я тоже так могу, скорее напечатайте! Планка снижается, писательское сословие начинает халтурить. На ровном пустынном месте каждая кочка кажется холмом. А гору вдали стараются не замечать.

И вообще, чтение как особый вид эстетического наслаждения – увы! – становится занятием избранных. Наподобие визита в филармонию или неспешных прогулок по Эрмитажу или Третьяковке.

И последнее. Если бы я выдвигал Юрия Полякова на Нобелевскую премию, то с формулировкой: «За сохранение лучших традиций русского литературного языка и высокую художественность». Или так: «За продолжение традиций Гоголя, Сал-тыкова-Щедрина, Чехова, Зощенко, Булгакова в русской литературе и высочайшее мастерство в художественном изображении жизни». Мастерство – вот что в первую очередь импонирует мне в прозе Юрия Полякова.

Ю.М. Поляков:

Это интересный момент, и мы с Дмитрием Каралисом не раз его обсуждали. Речь о феномене, который я бы назвал двух-общинностью нашей литературы. Она у нас как бы разделена на две ментальные общины: одной совершенно не интересно, чем живет и что пишет другая. Я с этим много раз сталкивался. Помню, кто-то написал рецензию на «Гипсового трубача», на первую часть, и отнес в либеральный журнал «Знамя». А там говорят: «А мы не знаем такого писателя Юрия Полякова». Не то чтобы я им не нравлюсь или кажусь плохим, нет, я вообще для них не существую, что бы ни написал. Подобное, но в меньшей степени, относится и к патриотической общине: она тоже не знает, чем живет либеральная, или постмодернистская, сторона. Ничего хорошего в этом нет. Двухобщинность страшно обедняет литературный процесс, самих писателей. Дело доходит до смешного. Один молодой автор написал роман, где, как считает, самым первым рассказал о событиях 91-го года. А ему говорят:

«Подожди, есть же роман про это время». − «Да?» Он читает и понимает, что изобрел велосипед. В моем поколении подобное исключалось. Во-первых, не было двух общин. Да, имели место, как сказали бы в древнем Новгороде, соперничающие концы. Но все сходились на мосту, когда дело доходило до споров и схваток эстетических или общественно-политических. Взять, например, знаменитую дискуссию конца 70-х «Классика и современность». Сейчас такого моста нет. Есть два гетто, где затворились литераторы, пишущие на одном языке, но молящиеся разным цивилизационным богам и культурным героям. У каждого гетто свои авторитеты и пророки. Причем тот, кто в одном гетто считается гением, в другом – дебилом. Даже смешно. Я как-то встретил одну либеральную критикессу, которая сотрудничает с «Литературной газетой» и которую я знаю с юности: мы состояли в одной комсомольской организации. Спрашиваю: «Что-то ты давно к нам в газету не заходила…» Она: «Лежала в больнице с сотрясением мозга. И представляешь, на соседней койке лежала женщина, читала твою книжку и все время смеялась. Я у нее попросила, прочитала пару страниц, и, ты знаешь, мне так понравилось!» А я тогда подумал: мы знакомы сто лет, она сотрудничает в нашей газете, она, наконец, профессиональный критик, но ей до сотрясения мозга не приходило в голову разобраться, почему мои книги переиздаются, почему мои пьесы собирают полные залы. Ей было просто неинтересно.

Но мне-то интересно, почему, например, у Сорокина есть свой читатель. Мне интересно, почему у Кибирова есть свой читатель. Да, мне это интересно, как они это делают, чем задевают, как выворачивают язык. А им неинтересно. И вот это, конечно, плохо. Коллега Агеносов помнит, скольких нам сил стоило хотя бы чуть-чуть добавить в учебники литературы другое, не либеральное направление, чтобы монополию разбавить, монополию постмодернистского тренда, извините за выражение. Удалось лишь в 10-е годы. А до этого двадцать лет царила глобальная фигура умолчания того, что не соответствовало понятиям нашей «либеральной жандармерии». Кстати, практика замалчивания пришла в высшую школу именно из критики. Присылают в газету научную работу из Краснодарского университета – «Русский роман первого десятилетия XXI века», а там моя фамилия даже не упоминается, хотя ни один из романов этого периода не может похвастсться судьбой «Грибного царя», много раз переизданного, переведенного в разных странах, экранизированного, инсценированного. Что это? Ну ладно какая-нибудь Наталья Иванова: ее как перекосило еще в 91-м году, так она и ходит. Но университет, кафедра современной литературы! Бред какой-то…

И дело не в том, что я обижен, скорее − озадачен. Сама тенденция очень вредна для нашей филологической науки, да и для всей словесности. Нельзя развивать науку по законам гражданской войны. Ну, делали вид при советской власти, что нет Набокова, Ходасевича или Георгия Иванова. И что? Они вернулись, правда, с опозданием. И кто выиграл от их опоздания? Читатель? Нет, только малоталантливые их современники, о книгах которых уже и забыли… Увы, ситуация похожая…

При оценке творчества того или иного автора актуальным является вопрос об афористичности его произведений, под которым понимается насыщение произведений афоризмами. Речь, безусловно, идет о вводных, по классификации Н.Т. Федоренко и Л.И. Сокольской, афоризмах. В своей книге «Афористика» [1] они пишут: «Различают афоризмы вводные, то есть входящие в любой текст произведения, и обособленные, или самостоятельные, входящие в произведения, состоящие из одних афоризмов».

Желание быть афористичным имманентно присуще многим (в том числе и современным) авторам. В одном из предисловий [2] Юрий Поляков заметил: «Всякий нормальный писатель так же хочет быть афористичным, как всякая нормальная женщина – привлекательной. Надо сознаться, женщинам это удается гораздо чаще… Если после прочтения какой-нибудь книги в вашей голове задержалось хотя бы несколько авторских фраз и мыслей, значит, это приличный писатель и хорошая книга. От плохих в голове остается только желудочная тяжесть и обида на первопечатника Ивана Федорова».