Нора Букс - Владимир Набоков. Русские романы

Эта 50-я строфа из первой главы «Евгения Онегина», а также сделанное к ней примечание Пушкина о своем африканском происхождении стали много лет спустя объектом исследования Набокова. Оно опубликовано в качестве первого приложения к «Комментариям» и переводу «Евгения Онегина» [152] Набоков В. В. Пушкин и Ганнибал. Версия комментатора. Пер. с англ. Г. М. Дашевского. // Легенды и мифы о Пушкине: сборник статей под ред. М. Н. Виролайнен. СПб: Академический проект, 1995. С. 5–53. . Составившие работу научные разыскания были сделаны Набоковым, конечно, позднее, однако его интерес к Пушкину наметился в ранней юности, а внимательное всматривание / вчитывание в произведения и биографию поэта совпадают, по крайней мере, с выбором собственного писательского пути.

Отсюда в образе Ганина, героя первого романа Набокова, молодого поэта, духовного потомка Пушкина, возникают знаки биографии знаменитого пушкинского предка. Вспомним принцип зеркального отражения прошлого и настоящего в «Машеньке». Так, у Ганина «два паспорта… Один русский, настоящий, только очень старый, а другой польский, подложный». Ср.: Абрама Ганнибала крестили в 1707 году. Крестным отцом его был Петр I, а крестной матерью – жена польского короля Августа II [153] Герой романа разъясняет Подтягину: «Меня, правда, зовут Лев, но фамилия вовсе не Ганин». В Приложении Набокова читаем: «Официальным именем крестника Петра I стало Петр Петрович Петров (христианское имя, отчество и фамилия), но в Турции он привык к имени Ибрагим и получил разрешение называться по-русски соответственным именем Абрам или Авраам». (Набоков В. Пушкин и Ганнибал. Версия комментатора. Указ. соч. С. 36.) Фамилию Ганнибал капитан Петров стал носить около 1727 года, после возвращения из Франции. Набоков пишет: «Пушкин совершенно верно галлицизировал взятую фамилию, которую Ганнибал скорее всего вывез в 1723 году из Франции» (там же. С. 37). .

Потаенное пушкинское присутствие проявляется и в метафоре-доминанте романа. Возможно, сюжет стихотворения «Соловей и роза» Фет заимствовал не непосредственно из ориентального источника [154] В истории мировой литературы известны два направления обработки сюжета, связанных с розой: мусульманское и западнохристианское. На Востоке особенно широкое хождение получил сюжет о любви соловья и розы. Байрон «пересадил» его в европейские литературы. В частности, под влиянием Байрона Пушкиным написано несколько стихотворений на этот сюжет: см.: «О дева-роза, я в оковах», «Соловей». (Об этом см.: Жирмунский В. Байрон и Пушкин. Л., 1978.) А. Фет с конца 50-х годов много переводил из Гафиза, персидского поэта XIV века. Источником, которым он пользовался, оказалась книга произведений немецкого философа и поэта Г. Ф. Даумера (1800–1875), написанных в «духе Гафиза». Стихотворение «Соловей и роза» Фет написал, однако, ранее, в 1847 г. Другим источником мог послужить «Западно-Восточный диван» Гёте, но там этот сюжет возникает эпизодически и в несколько ином варианте. Таким образом, вполне допустима гипотеза о заимствовании сюжета о любви соловья и розы Фетом непосредственно у Пушкина. , а у Пушкина. (См. его стихи «О дева-роза, я в оковах», «Соловей» [155] Стихотворение А. Пушкина «Соловей» опубликовано в Альманахе «Литературный музеум» на 1827 г. Стихотворение «О дева-роза, я в оковах» напечатано в сборнике 1826 г. под названием «Подражание турецкой песне» и с датой: 1820. Дата эта опровергнута положением черновика среди стихотворений, написанных осенью 1824. В 1850 г. стихотворение было положено на музыку А. Даргомыжским. В этом сочинении использован специфический прием, глиссандо, встречающийся в подлинном турецком напеве, запись которого сохранилась в архиве Даргомыжского. Подчеркнутая и поэтом и композитором турецкая природа произведения, к которому восходит центральный образ романа, розы, отзывается в промежуточной остановке маршрута Ганина-Ганнибала – Константинополе / Стамбуле. .) Симптоматично, что отсылка к Пушкину содержит наряду с мужским и женский центральный образ романа. Например, описание Машеньки в упомянутых выше свиданиях влюбленных зимой: «Мороз, метель только оживляли ее, и в ледяных вихрях… он обнажал ей плечи… снежок осыпался… к ней на голую грудь», – прочитывается как отсылка к героине стихотворения Пушкина «Зима. Что делать нам в деревне?».

Так, именно пушкинские строки, в свою очередь, служат указанием на скрытый, неназванный образ Машеньки – розы.

Обнаружение адресата набоковской аллюзии (маршрут героя – маршрут Ганнибала) чрезвычайно важно для взгляда на структуру романа. Автор одной из лучших статей о «Машеньке», Ю. Левин, отмечал «нестрогую рамочную конструкцию» произведения, «где вложенный текст – воспоминания героя – перемешан с обрамляющим – жизнь героя в Берлине».

Представляется, однако, что истинная рамка романа «Машенька» построена Набоковым гораздо искуснее. Ее роль исполняет пушкинский текст. Первый роман молодого литератора начинается эпиграфом из 47-й строфы первой главы «Евгения Онегина» («…Воспоминая прежних лет романы, / Воспоминая прежнюю любовь…») и заканчивается аллюзией на 50-ю строфу первой главы пушкинского романа в стихах:

Второй роман Набокова-Сирина «Король, дама, валет» был напечатан через два года после первого, но в отличие от «Машеньки», показавшейся критикам романом бесхитростным и традиционным, он удивил публику новаторством и оригинальностью. Остроту эксперименту придавало использование расхожего литературного сюжета, воспроизведенного в сниженном варианте бульварного романа. Исследователи заметили в произведении пародию, в первую очередь, на «Анну Каренину» и «Мадам Бовари». Эта мысль в критике держалась довольно устойчиво, но такое прочтение оставляет в стороне сложный художественный механизм романа. Справедливым кажется общее указание на пародию, но она осуществлена здесь Набоковым не только на внешнем сюжетном уровне, но и на скрытом, глубинном уровне структуры произведения.