Екатерина Шарохина - Сочинения по русской литературе XX в.

Трагедия Живаго — в постоянных сомнениях и колебаниях, однако в нем есть решимость духа не поддаваться соблазну однозначных и непродуманных решений. Он стоит как бы «над схваткой», ощущая громадность совершающихся помимо его воли, несущих его событий, «метущих по всей земле». События Октябрьской революции входят в Живаго, как входит в него сама природа, он их чувствует, слышит, но не осмысляет логически, не хочет осмыслять, он воспринимает их как природный катаклизм, историческую трагедию России: «Так было уж несколько раз в истории. Задуманное идеально, возвышенно, — огрубело, овеществлялось. Так Греция стала Римом, так русское просвещение стало русской революцией».

Юрий Живаго проходит мучительный путь, свою Голгофу. Идеалы революции его «не воспламеняют», они кажутся ему утопичными, а самое ужасное — за них «заплачено такими морями крови, что… цель не оправдывает средства». Он не хочет быть «материалом» в «переделке жизни», потому что, по его убеждению, «… материалом, веществом жизнь никогда не бывает. Она сама… непрерывно себя обновляющее, вечно себя перерабатывающее начало, она сама вечно себя переделывает… Она сама куда выше… тупоумных теорий».

Что такое Россия для интеллигента Живаго, который гибельно заблудился в революции и оказался между двух лагерей точно так же, как он метался между двумя женщинами — Ларой и Тоней, — каждую из которых любил своей особой любовью? Россия — это прежде всего для него живое чувство Природы. Она тоже соткана из противоречий, полна двойственности. Живаго любит Россию, и эта любовь вызывает в нем беспредельные страдания.

Юрий Андреевич всего несколько лет прожил после гражданской войны, потому что никак не мог приспособиться к новым условиям, которые прекрасно подошли, например, его бывшему дворнику. Он не может служить, потому что от него требуют не своих мыслей и инициативы, а лишь «словесный гарнир к возвеличиванию революции и власть предержащих».

Размышления и рассуждения о революции в романе доказывают, что это не «праздник угнетенных», а тяжелая и кровавая полоса в истории нашей страны. Сегодня, спустя много десятилетий, трудно уже сказать, что же дала она, во имя чего лилась кровь, возникло огромное русское зарубежье. Вероятно, она была неизбежна, иного стране не было дано. Не потому ли в день октябрьского переворота многие интеллигенты восприняли его восторженно, как выход из мира лжи и тунеядства, разврата и лицемерия.

При чтении романа приходит мысль о том, что счастье нельзя навязать силой. Счастье каждый человек ищет сам, нет его готового. И нельзя ради даже самых высоких идей жертвовать человеческими жизнями, радостями, правами, которыми человек наделен от рождения. Так, Юрий Живаго говорит одному из устроителей человеческого счастья: «Властители ваших дум грешат поговорками, а главную забыли, что насильно мил не будешь, и укоренились в привычке освобождать и осчастливливать, особенно тех, кто об этом не просит…» Творчество Б. Пастернака пропитано жаждой к жизни, к познанию мира человеческого и мира природы. Необузданный, неистовый восторг жизни — так можно охарактеризовать его поэзию и прозу. Даже если мы обратимся к названиям произведений Б. Пастернака, то увидим, что в них часто появляются слова с корнем «жизнь»: «Доктор Живаго», «Записки Патрикия Живульта», книга лирических стихотворений «Сестра моя жизнь» и т. п. Восхищение жизнью выражается в основном в восторженных описаниях природы. Поэта ошеломляет хаос запахов, красок, звуков и чувств.

Пытаясь запечатлеть наиболее точно, во всей сложности то или иное мгновение жизни, он торопился воплотить всю сумятицу впечатлений в стихах, иногда не заботясь о том, чтобы они были поняты. Для Б. Пастернака главным является правда жизни, те ее мгновения, которые он запечатлевает. В конце жизни в опыте автобиографии «Люди и положения» он написал: «… Моей постоянной мечтой было, чтобы само стихотворение нечто содержало: чтобы оно содержало новую мысль или новую картину… Мне ничего не нужно было от себя, от читателей, от теории искусства. Мне нужно было, чтобы одно стихотворение содержало город Венецию, а в другом заключался Брестский, ныне Белорусско-Балтийский вокзал».

В поэзии Б. Пастернака, особенно раннего периода, природа и человек воспринимаются поэтом как части одного целого, включающего все богатство и разнообразие человеческой жизни, пронизанной и революционными событиями, и интимными переживаниями. Пейзажные зарисовки становятся выражением жизненной философии Б. Пастернака.

Например, это отчетливо прослеживается в стихотворении «Степь»:

И далее:

В этих строках чувствуется ощущение целостности всего сущего, неразрывной связи жизни человечества и природы. Природа, мир, тайник вселенной. Стиль позднего Б. Пастернака более просветленный и прозрачный. Однако в нем осталась прежняя ненасытность души, жажда понять и осмыслить непостижимые радости, противоречия и трагедии жизни.

Б. Пастернак стремился донести до читателя не только внешнюю сторону событий, но и их глубинную сущность; чувствовал громадную ответственность писателя за точную передачу смысла изображаемой им жизни, заботился о сохранении в сегодняшней действительности извечных моральных ценностей человечества. И если в ранней поэзии и прозе это скорее чувствовалось, чем прочитывалось впрямую, то позже, в последних циклах стихов он добился максимальной отчетливости, проясненности своих принципов. Убеждение в том, что «поэзия сохраняет в себе личность художника в том случае, если он верно определяет и выражает своим творчеством “безвременное значение” жизни», Б. Пастернак пронес от самых ранних произведений до стихов книги «Когда разгуляется» и романа «Доктор Живаго».

Читать дальше