Екатерина Шарохина - Сочинения по русской литературе XX в.

Б. Пастернак — один из самых выдающихся поэтов ХХ в. Его стихи — необыкновенно яркие, образные, музыкальные. Свою манеру написания Пастернак сам определял как стремление «поймать живое», «мгновенную, рисующую движение живописность». Его лирика — прекрасная, философская, жизнеутверждающая. И через всю лирику поэта красной нитью проходит евангельская тема.

Например, стихотворение «Рассвет». Мы видим, что здесь философскому анализу подвергается само понятие жизни. Если на «рассвете» для лирического героя сущность бытия заключалась в духовности жизни, следовании нравственным «заветам» Христа, то «много-много лет» после этого в течение всей сознательной жизни смысл его существования был заложен обстоятельствами внешними. В страшных исторических катаклизмах не был слышен вечный «голос», заглушенный, казалось, навсегда гулом истории — звуками «войны», впечатлениями «разрухи». Однако дело было в ином — не слышал его, находясь как бы в «обмороке». И, как Лазарь, он воскресает от слова божьего. Философским смыслом этой евангельской притчи является утверждение бессмертия человеческой души, способной, пробыв «долго-долго» «во гробе», отозваться на громкий голос того, кто есть «воскресение и жизнь». Лирический герой стихотворения Пастернака также «ожил» от «обморока духовного», прислушавшись к заветному «голосу».

Темой стихотворения «Август» является подведение жизненных итогов лирическим героем, предчувствующим «горечь рокового часа». Солнце, встающее «шестого августа по-старому», «приковывает взоры», как «знаменье», напоминающее о евангельском чуде Преображения Господня, когда «свет без пламени» озарил лицо Иисуса Христа, проявив его божественную природу. Образы неба, знаменья, смерти имеют евангельскую основу: «знамение с неба» является в Евангелии как подтверждение мыслей Христа об истинности духовной жизни и смерти как жертве за нее.

Свет евангельских истин не заслоняет «солнца» земной осени. Для лирического героя понятие жизни неотделимо от подверженного «распаду», «мелкого, нищенского», но прекрасного, «горящего» земного мира. Если с «Фавора» исходит «свет без пламени», то «притихшие … вершины» леса под лучами солнца горят, становятся не «белыми», как одежды Христа, не «шафрановыми», как комната на рассвете, а «имбирно-красными», как кровь или вышедший из огня «печатный пряник».

Стихотворение «Гамлет» посвящено центральной теме романа «Доктор Живаго» — способности личности сыграть свою «роль» в мировой «драме». В «Гамлете» мотивы избранничества, одиночества среди «фарисейства», аналогия с «молением о чаше» обращают к евангельскому тексту.

Образ «чаши» — открытая евангельская реминисценция, подтвержденная обращением («Авва Отче») к автору любимого, но страшного «замысла» «драмы» («Я люблю твой замысел упрямый…»). В этом обращении перефразируется молитва Иисуса Христа в Гефсиманском саду перед тем, как «возложили руки на Иисуса взяли Его», чтобы повести его на суд первосвященников. Волей автора «концом пути» героя должно оказаться распятие — жертва «за многих… во оставление грехов».

Важное значение имеет и упоминание о мире, где «все тонет в фарисействе». В евангельском «Наставлении Иисуса о фарисеях» эта враждебная христианскому учению секта становится олицетворением лицемерия, слепоты, безумия, беззакония. Им произносится «семикратное» «горе вам». Благодаря этой реминисценции высвечивается содержание роли лирического героя как утверждения высших гуманистических ценностей.

Литературно-философский контекст усугубляет раздумья лирического героя, находящегося на распутье, вглядывающегося и в прошлое, и в будущее, и в «другую драму» настоящего, пытаясь предугадать свою «роль». Понимание «замысла» ложится на его плечо страшным грузом, позволяя еще у «дверного косяка» увидеть «конец пути». Интонационные средства выразительности позволяют ощутить и сомнения лирического героя, и выстраданность решения, высвечивающего в его образе лицо трагического героя, знающего о своей судьбе, но мужественно идущего ей на встречу, согласуя свой выбор с вечной народной мудростью:

Роман Набокова «Машенька» можно назвать автобиографичным.

Герой «Машеньки» Ганин тоскует не столько о любимой девушке, с которой он расстался несколько лет назад, так и не сумев ею овладеть, сколько по утраченному месту и времени — по тому состоянию «дрожащего счастья», которое он пережил в юности. Так как Ганин является изгнанником, то Машенька для него — это лишь часть, заменяющее целое, она является предметом ностальгии, знак утраты его России, представлений о доме, который хранится в его памяти.

Этому образу прошлого в романе резко противопоставлен мир эмигрантского настоящего: чужой город; дом, где живут беглецы; неуютный пансион.

Прошлое в воспоминаниях Ганина вещественно, объемно, многоцветно, но настоящее призрачно и абсурдно. В романе образ эмиграции представляется как полустанок, где застряли пассажиры.

Приспособиться к этой жизни могут лишь те, кто лишен воспоминаний о прошлом. Из всех обитателей пансиона госпожи Дорн реального успеха добиваются только балетные танцовщики — Колин и Горноцветов, безобидная чета гомосексуалистов — вечные изгои, которые не нуждаются в Доме. Муж Машеньки, Алексей Иванович Алферов, тоже может приспособиться к этой жизни. Он являет собой воплощение пошлости, эстетически неразвитого сознания.

Другие соседи Ганина по пансиону любят и помнят Россию, но не способны что-либо изменить.

От внешнего толчка — фотографии Машеньки, показанной Ганину Алферовым, герой попадает в другое измерение: «Воспоминание так занимало его, что он не чувствовал времени. Тень его жила в пансионе госпожи Дорн, — он же сам был в России, переживал воспоминанье свое как действительность. Временем для него был ход его воспоминания, которое развертывалось постепенно».

В отказе Ганина от встречи с Машенькой в финале романа можно увидеть пробуждение героя. Он начинает смотреть вокруг себя, на настоящее, — момент преображения человека, одержимого памятью об утраченном прошлом.

Одним из произведений, где Платонов обрисовал образы детей, является его повесть «Котлован». Основной темой произведения является строительство социализма в городе и деревне. Строительство социализма в деревне заключается в том, чтобы создать колхоз и уничтожить кулаков. Именно этим и занимаются главные герои повести. Тридцатилетний рабочий Вощев попадает в бригаду землекопов, готовящих котлован. Котлован — общее дело, коллективизация усилий и надежд, жизни и веры. Постепенно «котел коллективизации» начинает напоминать братскую могилу, в которой хоронят надежду на светлое будущее. Повесть заканчивается похоронами девочки Насти, которая жила в бараке вместе с землекопами и стала их общей дочерью. Девочка умирает впоследствии в котловане, который успевает ей стать домом. Герои Платонова — работящие труженики. Они надеются на счастье и готовы трудиться ради него. Счастье для них заключается в достижении высшей ступени жизни для всех. Они уже не верят, что сами доживут до этого момента, но смыслом их труда становится будущее приемыша Насти. Смысловой итог повести — размышления Вощева над тельцем только что умершей Насти: «Он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет сначала в детском чувстве и в убежденном впечатлении, зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением?» Перед землекопами две задачи — вырыть котлован и уничтожить врагов рабочего класса. Вскоре с просьбой к землекопам является житель близлежащей деревни. В овраге мужики спрятали гробы. «У нас каждый и живет оттого, что гроб свой имеет: он нам теперь — цельное хозяйство!» — сообщает землекопам пришелец. Удивительно, что его просьба воспринимается совершенно спокойно, но выходит небольшой спор. Гробы уже использованы Чиклиным. Один — в качестве постели для Насти, другой — как «красный уголок» для ее игрушек. Платонов описывает нормальное поведение людей, которые спокойно и естественно совершают противоестественные поступки. Таким образом, создается атмосфера сна, нереальности. В разговоре с Чиклиным Настя узнает, что приходившие за гробами мужики — вовсе не буржуи. «А зачем им тогда гробы? Умирать должны одни буржуи, а бедные нет!» — говорит ребенок. Платонов показывает всю нелогичность и жестокость коллективизации.

Читать дальше