Самуил Лурье - Полное собрание рецензий [litres]

Надеялись же почти все эти авторы – не поверите – на XXI век. Дескать, время в окружающем мире идет с такой скоростью, что кто затормозит – отстанет и впоследствии вспотеет догонять (а все одно, мол, придется):

«…Власть делает ставку на коррумпированную бюрократию и превращение бизнеса в ее подручного – зависимого и послушно играющего по предписанным ему «понятиям». Государство таким образом можно на время укрепить. Но развитие страны без партнерства с обществом в XXI веке обеспечить нельзя…» (Игорь Клямкин, ноябрь 2004).

Вот чем вздумали пугать! Не правда ли, забавно? Причем это прямо-таки главный аргумент: дескать, не станем сотрясать воздух словесами о добродетели, а также о счастье народа; но, граждане начальники, все это не может ни продолжаться бесконечно, ни окончиться добром.

«…Это жандармско-бюрократический капитализм с отцом нации во главе. Это замена ельцинского поколения олигархов на новых так называемых патриотически ориентированных выходцев из спецслужб и главным образом на громадного коллективного олигарха – бюрократию и ее вооруженные отряды – силовые структуры. Мало того, что эта идеологема и порожденная ею модель поражают своим эстетическим и интеллектуальным убожеством. С этим можно было бы и примириться. Беда в том, что она абсолютно неэффективна…

Такая модель не способна обеспечить ни устойчивых темпов роста, ни преодоления громадного социального расслоения, ни прорыва в постиндустриальное общество. Эта модель периферийного капитализма обрекает Россию на экономическую деградацию, маргинализацию и, в конечном счете, распад. Она не сможет просуществовать десятилетия, как сталинская или брежневская модели. Хотя, может быть, именно в этом путинском закоулке России и суждено будет потерять свой последний ресурс исторического Времени» (Андрей Пионтковский, декабрь 2003).

Но тем, кого они пугают, – не страшно. Кого щекочет чужое – историческое, фу ты ну ты, время? Праздничное же мгновение приятно и приостановить.

«Это – не рынок и не социализм. Это – средневековый Китай. Застывшее общество, где господствующим сословием является чиновник, а не богач, и где каждого богача называют вором. Где постоянно апеллируют к чувству народной ненависти к богачам – только затем, чтобы брать с этого богача больше взяток.

И в этом обществе есть свой способ, коим государь узнает мнение народа.

Он узнает его не посредством выборов и даже не посредством доносов. Он узнает его, когда народ радостно ликует при виде государя, совершающего жертвы Земле и Небу. Или при виде государя, лично отвечающего народу на вопрос о щенках любимой суки» (Юлия Латынина, декабрь 2003).

Вот именно. Будущее наступило. Не стоило и предсказывать его. Лучше, Кассандра, ответь: молилась ли ты на ночь?

Сергей Козлов. Все о Ежике, Медвежонке, Львенке и Черепахе: сказки, стихотворения

СПб.: Азбука-классика, 2005.

О присутствующих не говорят, – но из писателей московских и вообще провинциальных мало кто достоин завязать Сергею Козлову на ботинке шнурок.

Хотя сам он, похоже, притерпелся к положению литературного бэбиситтера. Эта профессия много лет кормила его и укрывала от хищного взгляда дураков. Он выбрал себе в читатели малыша – и сохранил свободу.

Малыш понимает его, как никто, и дарит любовью, – но безотчетной. Малыш, на свое счастье, не сочиняет рецензий. Ни за что не напишет в толстом журнале: Сергей Козлов – чемпион пейзажной миниатюры. Или: король диалога. И это отчасти жаль. Поскольку так и есть.

Вместе с тем любовь настоящего малыша проницательна: что ей мастерство как таковое (хотя его и не пропьешь)? Когда тот же Сергей Козлов впадает в соблазн игрушечных приключений (мини-романы «Пираты и Львенок» или «Трям! Здравствуйте!») или забавляется просто стихами («Но вполз Удав и закашлял: – Гав-гав-гав!»), – малыш, как воспитанный человек, вежливо аплодирует: ну да, ну да, азбука-классика.

Но совсем, совсем другое дело – бессмертный цикл про Ежика и Медвежонка.

Это не мягкие игрушки, не нарисованные куклы и, тем более, не переодетые люди. Это существа, воплощающие сущности. Существа, занятые – всецело и всерьез, как дети, – увлекательнейшей из игр – тем, что переживают счастье. В буквальном смысле. Так называемое невыносимое счастье бытия.

Это два ума (для стереоскопического эффекта) с одной на двоих душой. Умы обладают драгоценной и трагической способностью чувствовать протекающее время, душа стремится к единству.

Попросту – Медвежонок и Ежик друг без друга страшно скучают, а вдвоем – греются в длящемся мгновении, как в золотом луче.

Наслаждаясь видимой реальностью – столь совершенной, словно для них, им кажется, и созданной, да так, что ни прибавить, кажется им, ни убавить нельзя ни травинки.

«Наступали самые замечательные осенние сумерки.

За маленькой сосной, за худенькой березой, на которой вдруг оказалось вдвое меньше ветвей, синела гора.

Медвежонок поудобнее устроился в кресле и стал глядеть на гору, на небо, на слабо шевелящиеся под ветерком хрупкие ветки березы.

Было так хорошо, так спокойно, и небо было такое далекое, что, казалось, навсегда уже на нем застыли облака.

– Кажется, они уже никуда не уплывут, да, Ежик?

Ежик кивнул.

– Кажется, и завтра, и послезавтра вот так же будут стоять и стоять на том же месте.

Ежик снова кивнул.

– А хорошо бы, чтоб один раз все было, а потом уже не менялось, – сказал Медвежонок.

– Так не бывает.

– А почему?

– Ты бы соскучился.

– Я? Да никогда! – сказал Медвежонок.

„Ой-ей-ей, как же красиво! – не отрывая взгляда от горы, думал Ежик. – Кто же придумал всю эту красоту?“

– Как ты думаешь? – спросил он у Медвежонка.

– О чем?

– Кто все это придумал?

– Вот это? – Медвежонок повел лапой. – А правда, с моего крыльца красивее, чем с твоего?»

Охваченные страданием метафизического (извините) восторга, Ежик и Медвежонок без конца изобретают, подобно великим поэтам, разные художества. Прекрасные и бессмысленные. Которые все имеют одну цель – остановить время, задержать. Наловить его впрок. Запастись настоящим, предотвратить превращения.

«– Паутинки готовы! – доложил Самый Главный Паучок.

– Начали! – сказал Медвежонок.

И паучки поползли с разных концов к верхушке сосны, волоча за собой кленовые листья.

Вот это была картина!

Будто сами собой, к вершине ползли легкие кленовые листья, и к вечеру все небо над лесом засияло, словно вылепленное из золота.

Кое-кто потом говорил, что это закат…

„Да-да-да! – стрекотала Сорока. – Это заходящее солнце! Это заходящее солнце!..“

И только Ежик с Медвежонком знали, что это паучки подняли в небо золотые листья осени, чтобы сберечь погоду».