Лайон де Камп - Лавкрафт: Живой Ктулху

Лавкрафт писал, что «Нью-Йорк был кошмаром» и что «Америка проиграла Нью-Йорк полукровкам, но солнце сияет все так же ярко над Провиденсом, Портсмутом, Салемом и Марблхедом – я потерял 1924 и 1925 года, но рассвет весеннего 1926–го так же прекрасен, как я и видел его из Род-айлендских окон!» [380] Письмо Г. Ф. Лавкрафта Ф. Б. Лонгу, 20 мая 1926 г.; 1 мая 1926 г.

На своих длительных прогулках он обнаружил, что знает Провиденс не так хорошо, как предполагал. Он открыл, что в нем есть «самые отвратительные трущобы, какие только может представить человечество», населенные «слизнеподобными существами… которые кишат повсюду и хрипят в едком дыму, выходящем из проходящих мимо поездов… или тайных подземных алтарей» [381] Письмо Г. Ф. Лавкрафта У. Б. Талману, 23 апреля 1926 г.; Ф. Б. Лонгу, 23 апреля 1926 г. (отточия Лавкрафта). .

Он исследовал гору Плезант, Дэвис-Парк и Федерал-Хилл «и был поражен великолепными итальянскими церквями». Монумент Бенедикта Музыке [382] Монумент Бенедикта Музыке был завещан Провиденсу неким Уильямом Кёртисом Бенедиктом (1840–1915) и установлен в октябре 1924 г. (Примеч. перев.) в Парке Роджера Уильямса привел его в исступленный восторг: «Все видимые объекты – мягкий вычищенный дерн, пронизывающая синева неба и воды, блестящая и немного красноватая белизна самого вздымающегося храма – в сочетании с задним фоном леса за озером, теплом и волшебством разгара весны создают атмосферу неповторимого очарования и даже своего рода языческой святости» [383] Письмо Г. Ф. Лавкрафта У. Б. Талману, 25 июня 1926 г.; Ф. Б. Лонгу, 20 мая 1926 г. .

Вопреки обету никогда не покидать Род-Айленд вновь, сентябрь застал его в Нью-Йорке, в квартире Кирка. Он присутствовал на собрании ожившего Клуба Кэлем и совершил короткую поездку с Соней, приехавшей из Кливленда. Несмотря на его протесты, она настояла на оплате его еще одной экскурсии по старине Филадельфии.

В октябре Лавкрафт и Энни Гэмвелл совершили автобусную поездку по родовым местам западного Род-Айленда – городкам Фостер и Мусап-Велли. Они искали дома предков, а также дальних родственников: «Единственный изъян в картине – недавний социально-этнический, ибо ФИННЫ, будь они прокляты вовеки веков, купили дом старого Джоба Плейса! Эта финская чума поразила Северный Фостер лет десять назад, но едва ли добилась настоящего устойчивого положения в Мусап-Велли, где лишь две семьи портят в остальном прочную колониальность. Их редко слышно или видно – но все-таки у меня мурашки по телу бегают при мысли об этой коровьей деревенщине в доме, где родилась жена моего двоюродного дедушки, – и топчущей древнее кладбище Плейсов!» [384] Письмо Г. Ф. Лавкрафта Ф. Б. Лонгу, 26 октября 1926 г. (дважды).

Тот факт, что финны, хотя и не говорящие на индоевропейском языке, в основном относятся к нордическому расовому типу, их не пощадил. Письмо, написанное Лавкрафтом Лонгу в августе, по сути, содержит одну из его самых вопиющих вспышек против национальных меньшинств – в тираде, против которой вряд ли возразил бы Гитлер: «И, конечно же, проблему монголоидов Нью-Йорка нельзя рассматривать спокойно. Город осквернен и проклят – я покинул его с чувством, что замарался от соприкосновения с ним, и какому-нибудь растворителю для забвения потребуется много времени, чтобы очистить меня!.. Как, во имя Неба, восприимчивый и обладающий чувством собственного достоинства белый человек может продолжать жить в мешанине азиатских отбросов, в которую превратилась эта территория – с отметинами и напоминаниями о нашествии саранчи со всех сторон, – совершенно выше моего понимания… Здесь серьезная и огромная проблема, по сравнению с которой негритянский вопрос – просто шутка, ибо в этом случае нам приходится иметь дело не с невинными полугориллами, но с желтыми, бездушными врагами, чьи омерзительные туши вмещают опасные душевные машины, бескультурно извращенные в единственной жажде материальной выгоды любой ценой. Я надеюсь, что концом будет война – но не раньше того времени, когда наши умы полностью освободятся от гуманистических барьеров сирийского суеверия, навязанного нам Константином…

…В Новой Англии у нас собственные местные напасти… в виде обезьяноподобных португальцев, неописуемых южных итальянцев и тарабарящих франко-канадцев. В общих чертах, наша напасть – романская, так же как ваша – семито-монголоидная, в Миссисипи – африканская, в Питсбурге – славянская, в Аризоне – мексиканская, а в Калифорнии – китайско-японская» [385] Письмо Г. Ф. Лавкрафта Ф. Б. Лонгу, 21 августа 1926 г. .

По крайней мере, Лавкрафт был беспристрастен к неанглосаксам. Он ненавидел их всех. Могу лишь заметить, что обвинение иностранца в «тарабарщине» – одно из любимых слов Лавкрафта уничижительного значения – всего лишь другой способ сказать, что обвинитель не понимает его языка. Незнание иностранного языка хотя и простительно, но едва ли является разумным предметом гордости.

Теперь Лавкрафт говорил меньше о превосходстве нордической расы над другими европеоидными расами и больше о несовместимости культурных принципов. В то время как большинство американских интеллектуалов отказывалось от своих национальных фобий, он продолжал за них цепляться – прямо как Коттон Мазер в старости, жаловавшийся, что, кажется, уже никто не воспринимает колдовство всерьез.

Лавкрафт признался Кларку Эштону Смиту, что не читал «Серебряного жеребца» [386] Роман «Серебряный жеребец». Дж. Б. Кабелла входит в серию двадцатитомной «Биографии жизни Мануэля», самого известного произведения писателя. ( Примеч. перев. ) Джеймса Бранча Кабелла, добавив: «Ирония интересовала меня раньше, когда я был моложе и более впечатлен бренностью вещей, которые она высмеивает… Я бесконечно предпочитаю Кабеллу Дансейни – он обладает неподдельным волшебством и свежестью, которых, судя по всему, утомительному софисту недостает».

Даже Дансейни, считал он, «уже не пишет тот материал, что писал двадцать лет назад». Из рассказов Дансейни он предпочитал ранние – из «Богов Пеганы» (1905) и еще семи сборников, что были изданы до 1919 года. Поздние же его работы Лавкрафт порицал в основном за то, что Дансейни увлекся юмором. Хотя и отнюдь не лишенный чувства юмора в письмах и разговорах, Лавкрафт осуждал его в художественных произведениях. Он полагал, что юмор портит любой жуткий эффект, который мог бы быть в рассказе, а сверхъестественный эффект был как раз тем, что Лавкрафт ценил более всего.

Рассказы, которыми Лавкрафт восторгался более всего, были из тех, что вызывали у него frisson [387] Frisson ( фр .) – дрожь (особенно от предвкушаемого удовольствия). ( Примеч. перев. ) своим эффектом потусторонности. Этот эффект, утверждал он, лучше всего достигается «мощным воздействием временного прекращения действия законов природы и близкого присутствия невидимых миров или сил». Он больше не почитал фантастику Герберта Уэллса, поскольку его «фантазия слишком рассчитана и научна, а скрытая тенденция к социальной сатире принижает ее убедительность».