Владимир Колесов - История русского языка в рассказах

Они перестали различаться по роду — в тех, конечно, случаях, в которых прежде различались. Пять — не женского рода, десять — не среднего рода, как когда-то было. Три и четыре вообще имели окончания разных грамматических родов: трие, четыре (муж. р.) и три, четыри (ж. и ср. р.). Один и два сохранили подобное различие по роду ( один — одна — одно; два — две ); языку это требовалось для каких-то целей, хотя теперь мы все чаще, а в разговорной речи, как правило, употребляем слово раз вместо один. Мы и счет начинаем так: раз, два, три... Раз же, как и все прочие счетные имена, не изменяется по родам. Очень удобное для числительных слово, которое постепенно оттесняет один на задний план. Категория рода исчезает у счетных имен потому, что эти имена, становясь все более абстрактными, не имеют значения предметности — самого главного для существительных значения.

Вместе с тем они перестают различаться и по числу. В известном смысле так было и прежде: два употреблялось только в двойственном, три и четыре — только во множественном числе. Числительное утрачивает категорию числа, потому что само по себе основным своим значением оно и является самым общим обозначением числа. Числа вообще.

Вспомним, что самыми важными признаками имени являются как раз противопоставления по роду и по числу. На путях истории счетные имена растеряли эти признаки и тем самым окончательно обособились от всех остальных имен. Они образовали самостоятельную часть речи — имя числительное. Постепенно, не без издержек и потерь, но образовали. Впервые М. В. Ломоносов уже в середине XVIII века в своей грамматике решился назвать числительные особой частью речи. Так числительное стало числительным.

В фантастической повести братьев Стругацких «Обитаемый остров» есть такой эпизод. Молодой космонавт попадает на неведомую планету и в драматической ситуации знакомится с двумя ее обитателями. Под дулом пистолета он пытается объяснить свое появление.

«— Максим! — продолжал Максим, тыча себя в грудь, — Максим! меня зовут Максим! — для большей убедительности он ударил себя в грудь, как разъяренная горилла. — Максим!

— Махх-ссим! — рявкнул рыжебородый со странным акцентом.

Не спуская глаз с Максима, он выпустил через плечо серию громыхающих и лязгающих звуков, в которых несколько раз повторилось слово Махсим, в ответ на что невидимая унылая личность принялась издавать жуткие тоскливые фонемы. Голубые глаза рыжебородого выкатились, раскрылась желтозубая пасть, и он загоготал...»

Договоримся, что в этом картинном описании внеземной встречи нас интересует только одно. Нас интересует, какими выражениями описана здесь речь сознательных существ:

. . . рявкнул ... со странным акцентом...

. . . выпустил... серию... звуков...

. . . издавать жуткие тоскливые фонемы...

Обычное, распространенное значение первого выделенного слова вам знакомо. Если плохо знаешь чужой язык, иностранные слова поневоле произносишь на образец знакомых слов родного языка. Вот, например, как конечный согласный в немецких словах durch или ich — это ведь не просто русский звук х, как вы иногда произносите, изучая немецкий язык. Или первый согласный в английских словах that или the — это ведь не зе и не де, как вы иногда произносите на русский образец, изучая английский язык. Вам трудно произнести эти незнакомые звуки, и вы каждый раз подбираете удобную для вас замену, т. е. иностранные (немецкие и английские) слова произносите с русским акцентом.

Выходит, что слово акцент в цитированной повести употреблено верно. Рыжебородый не знал русского языка и потому имя космонавта переделал на свой лад, произнес его с акцентом: Махх-ссим. Очевидно, все щелевые согласные в этом языке были долгими или их не было вовсе. Очень странный язык, но — допустим. Чего только не встретишь в межпланетном путешествии!

Дальше. «Выпустил... серию... звуков ». Вполне понятно и вполне справедливо. Когда слушаешь речь на незнакомом языке, впечатление именно таково: как будто выбрасывают на тебя серии звуков, разделенные паузами, а ты стоишь и только головой крутишь — ничего не понять.

Пожалуй, это слово нам и понадобится: ничего не понять.

Для чуткого человека мир состоит из красок, запахов и звуков. Журчит ручей, распевают птицы, фыркнула машина, замычал на лугу бычок... Все это — звуки. И крик петуха, и ваш ответ на уроке. Хотя звуки эти — разные.

На уроке вы не хлопаете крыльями и не закатываете при этом глаза к потолку. Вы говорите. Издаваемые вами звуки — это звуки речи. И от петушиного крика они отличаются тем, что их понимают. Такие звуки не просто звучат и слышатся, с ними связано какое-то значение. Мы и куриному кудахтанью подчас приписываем какое-то значение, очеловечиваем «куриный язык». Например, говорим, поддразнивая курицу: «Куд-куд-да?» А ведь это весьма вольное толкование криков испуганной несушки. Замечательный наблюдатель звуков, запахов и красок писатель Михаил Пришвин не случайно обронил: «Сотни разнообразных фраз войдут в известную фразу петушиного крика». Все дело в том, что этот крик мы не понимаем.

Значит, для человеческой речи важны не просто звуки, а только те звуки, которые служат для различения слов. Звуки со смыслом. Такие звуки лингвисты называют специальным термином «фонема». В переводе с греческого он и значит ‘звук’, но звук особый, звук, который служит для различения слов.

Вы можете ошибиться в произнесении звука, например: о произнести в нос или складывая губы фантиком; но как только вы сильно вытянете губы вперед, получится уже не о , а у , и вместо слова дом вы произнесете слово дум. Изменится значение слова. А этого никак нельзя допускать, потому что вас могут понять неправильно. Всегда можно обнаружить грань между просто звуком и звуком-смыслоразличителем, т. е. фонемой.

Так мог ли Максим сказать, что инопланетный незнакомец стал «издавать жуткие тоскливые фонемы»? Жуткие и тоскливые — может быть, но не фонемы, а звуки. Пока Максим не понимает, о чем идет речь, пока он не знает чужого языка, он воспринимает только «серии звуков». Его мозг не перерабатывает эти звуки в какой-то текст, имеющий смысл... Это звуки, которые еще не служат для различения слов. Поэтому Максим не имел права назвать их фонемами. И только для самих туземцев эти жуткие звуки были фонемами, точнее, выступали в роли фонем.