Владимир Колесов - История русского языка в рассказах

У других типов причастий дело обстоит сложнее, только в пословицах да в поговорках сохранились некоторые архаические формы причастий: «Кто кого смога, тот того и в рога» (‘кто кого сможет, тот того и уничтожит’), «Сеяй слезами радостью пожнет» (эту причастную форму лучше всего передать нашим словом сеющий ).

Но самое важное, конечно, второе следствие: полные причастия становятся прилагательными. Вас, возможно, это удивит, и вы скажете: а разве текущий не причастие? а сушеный — тоже ведь причастие? Верно, это причастия, школьная грамматика не обманывает вас. Однако сделаем одно разъяснение.

Вы ведь имеете в виду литературный русский язык, а на его формирование в свое время очень сильно повлиял церковнославянский язык. Вот и суффикс -ущ- и суффикс -ащ- — не русские, церковнославянские. Потому-то они и осознаются нами как искусственные. В разговорной речи мы редко их употребляем. В произведениях Пушкина, например, они чрезвычайно редки, разве что молящий — но к этому суффиксу и значение самого слова обязывает! А. М. Горький часто предостерегал молодых писателей от «вшей» и «щей» (т. е. причастий на -вший и -ющий ): не по русски звучит. Соответствующий русский суффикс произносится как -уч- или -ач- (и во многих других случаях русскому ч соответствует церковнославянское щ ; сравните: русское слово ночь и церковнославянское нощь ).

А вот и суффикс -уч-: «Глядь, поверх текучих вод Лебедь белая плывет». Текучий — русская форма того же самого причастия текущий, но воспринимается она как прилагательное и на самом деле давно стала прилагательным. Да и текущий нет-нет да и попадет в текст как прилагательное: текущий ремонт, текущий момент.

И во многих других случаях живое русское причастие уже стало прилагательным, а искусственная церковнославянская форма еще может употребляться как «второстепенное сказуемое» (в форме причастных оборотов). Сравните хотя бы такие: дремучий лес — дремлющий лес, горячая вода — горящая нефть, висячий замок — висящий на двери.

И страдательные причастия тоже переходят в прилагательные: « сушенные на солнце сушеные грибы ...» (в первом случае перед нами еще причастие, а во втором — уже прилагательное).

В большинстве русских говоров этот процесс зашел настолько далеко, что причастий в них совсем нет. В таких говорах причастие обобщило значение качества(а не действия) и стало прилагательным. В литературном же языке краткие причастия, все более вбирая в себя значение действия, превратились в деепричастие, в «причастие действия». Тоже категория литературного языка, и представитель говора не всегда в ладах с нею. Вот пример.

Я купила корову, будучи еще телкой — так написала малограмотная женщина, составляя жалобу в сельсовет, а журналисты поместили ее изречение в газете под рубрикой «Лучше не скажешь!» Вольно им, журналистам, смеяться. Попробовали бы сами писать официальную бумагу, писать свойственным такому документу стилем, имея самое приблизительное представление об этом стиле.

Ясно, что в момент покупки телкой была корова. Однако законы русской грамматики столь жестки и обязательны для всех (как написал — так и прочтешь!), что написанное следует понимать так: в некоторые времена сама женщина была телкой. Потому что в русском языке деепричастие всегда связано по смыслу с подлежащим и никогда не бывает связано с второстепенным членом предложения. В нашем случае будучи относится к я , а не к корову. Если написать: Я купила корову, когда та была телкой — мысль окажется выраженной правильно. Я купила корову, которая тогда была телкой — тоже правильное сочетание слов. Мысль всегда можно выразить различным образом, в зависимости от того, что именно вы желаете подчеркнуть в своем высказывании. В первом случае важно обратить внимание на время покупки (когда та была телкой), во втором — на характеристику коровы в момент покупки: она еще и коровой-то не была!

Получается, наша корреспондентка попросту неграмотна? Не спешите с заключениями, не все так просто. И литературно образованный человек может сделать ту же самую ошибку. В записных книжках и в мемуарах особенно много примеров такого рода. Современник и друг Пушкина поэт Петр Вяземский пишет: «Вчера выехал в первый раз после падения (с лошади). Сердце как-то билось, садясь в коляску и особливо проезжая мост». Можно подумать, что одно только сердце село в коляску и только оно проезжало по мосту. Радиокомментатор Всесоюзного радио в одном репортаже с места событий произнес: «Подходя к театру, мне показалось, что народу стало больше». Может быть, редактируя сказанное на бумаге, он исправил бы это предложение по законам письменной речи, однако нам важно, каким оно родилось в минуту вдохновения. «Подходя к театру я увидел...» Да, верно, но здесь уже полная определенность, которой в момент высказывания хотелось избежать. «Когда я подходил к театру, мне показалось...» Это точнее, но очень трудно для быстрой «репортажной» речи. Сказанное комментатором на самом деле очень выразительно и кратко. Однако грамматически неправильно.

Подобные фразы неоднократно становились предметом пародий, вот как знаменитая фраза из чеховского рассказа «Жалобная книга»: Подъезжая к сией станции и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа. Для Чехова это не просто элемент речевой характеристики персонажа, у него рождается тонкий каламбур. Я подъезжал (на поезде) к станции, когда (или и) у меня слетела шляпа. Подъезжал я и вместе с тем шляпа, которая была на мне. Получается же: ‘я, шляпа, подъезжал к станции и с меня слетела шляпа’. Две шляпы: шляпа на шляпе, шляпа слетела со шляпы. Перед нами сознательная игра слов на фоне грамматической неразберихи.

Оказывается, таким образом, что разговорная речь частенько вступает в конфликт с законами языка, и стилистическая характеристика речи обычно связана с нарушением законов языка. Легкое смещение перспективы в руках мастера оказывается могучим средством художественности.

Что же касается правильности или неправильности предложений, приведенных выше, то объяснения следует искать в истории причастных форм. Комический эффект приведенных высказываний получается оттого, что деепричастие, которое должно соотноситься с подлежащим, вступает в связь со словом, не имеющим никакого права быть в данном тексте подлежащим. Система языка — не только отношение разных элементов друг к другу. Систему создает и соотношение элементов в тексте, правила их сочетаемости друг с другом.