Владимир Колесов - История русского языка в рассказах

Когда потребовалось обозначить число 10 000, использовали слово тьма . В самом слове чувствуется значение бесконечности. Дальнейшее увеличение числового ряда поставило славян в тупик, и, когда это потребовалось, они заимствовали у греков слова легион (сто тысяч) и леоар (миллион). Заимствовали только слово, а не его значение. На самом деле легион — латинское слово, и обозначало оно воинское подразделение, численно равное примерно современной пехотной дивизии (не более 6 000 человек). Со временем понадобились слова для обозначения десяти, ста миллионов, миллиарда и т. д. И для них подыскали эквиваленты с соответствующим случаю значением бесконечности. Десять миллионов — ворон (вечная птица), сто миллионов — колода (гроб). Что может быть больше колоды? Бесконечная вечность. Обратите внимание: каждый раз, когда требовалось новое увеличение осознаваемого числа, древний наш предок надеялся, что уж теперь-то это действительно конечное число, за ним ничего больше нет и не будет. Мир чисел он видел столь же замкнутым и конечным, как и все вокруг. И каждый раз его абстрактную сущность представлял, оживлял в чем-то определенном и реальном. Для него всякое, даже бесконечно большое, число все еще конкретно. Число-то есть, но вот числительного еще нет. Нет еще той ступени абстрагирования от реального мира, которая дает право создать самостоятельную грамматическую категорию.

Зато, как бы возмещая недостаток больших чисел, ненужных в быту, наши предки тщательно следили за точностью исчисления в низких пределах. Они добивались этого даже грамматическим способом, почти не прибегая к числовым именам. Владимир Мономах в 1101 году описывает охоты, в которых он участвовал:

Ималъ есмь своима рукама тѣ же кони дикиѣ. Тура мя два метала на розѣхъ и съ конемь. Олень мя одинъ болъ, а двѣ лоси — одинъ ногами топталъ, а другый рогома болъ.

Хватал я своими руками (2) тех диких коней (много). Тура (2) меня два метали на рогах (многих) вместе с конем. Олень (1) меня один бодал, и два лося (2) — один ногами (многими) топтал, а другой рогами (2) бодал.

С какой скрупулезностью киевский князь произвел подсчет рогов и копыт, когда-то касавшихся его тела! И при этом он вовсе не любовался своими страданиями, он просто не мог иначе. Он обязательно должен был указать, что у двух туров четыре рога, т. е. много, а у лося два рога, но четыре ноги, а это значит — в одном случае двойственное, в другом — множественное число имени. Он не мог бы сказать: ималъ есмь своими руками — его высмеют! Даже у князя всего две руки, а не много рук, и множественное число вместо двойственного недопустимо.

Грамматика, раз обобщив какое-то реальное явление окружающего мира, сделав эту абстракцию общим достоянием, продолжает держаться за свою модель даже тогда, когда развитие человеческого мышления пойдет намного дальше. И вот тогда-то модель становится штампом. В XI—XII веках у восточных славян представление о числе переросло границы старой грамматики. Славяне уже осознают меру и число в их абстрактном, отвлеченном от предмета смысле. Единичность они противопоставляют множественности, и тогда двойственное число становится лишним.

Постепенно, с XII века, двойственное число все реже передается в текстах. Сначала местоимения, затем глаголы, наконец, и имена лишаются некоторых форм, служивших для передачи двойственного числа. Писцы и авторы начинают смешивать формы двойственного и множественного числа, в недоумении взирая на незнакомые им или полузабытые окончания двойственного числа: двѣ лоси , рогома, рукама.

Не все подобные формы исчезли бесследно. Некоторые из них сохранились, но стали употребляться со значением множественного числа или вообще изменили свое значение. Мы уже встретились с одним из таких сочетаний: два тура когда-то передавало значение двойственного числа, теперь же, по-прежнему живая, эта форма имеет другое значение. Прежнее согласование два тура (именительный падеж двойственного числа) сменилось управлением два тура (имя существительное стоит в родительном падеже единственного числа).

Совсем иначе в таком отрывке из романа Ф. М. Достоевского:

[Лиза] — Но зачем вы становитесь на колени?

[Степан Трофимович] — ...становлюсь на колена пред всем, что было прекрасно в моей жизни, лобызаю и благодарю!..

Каким бы странным и торжественным ни казалось нам сочетание на колена, оно является исконной формой множественного числа (и другие имена среднего рода сохранили то же окончание: села, седла ). Напротив, колени — фонетически изменившаяся форма двойственного числа колѣнѣ. Именно она и используется теперь в значении множественного числа. Колен у человека два, поэтому множественность в данном случае ограничивалась двоичностью. Основание, вполне достаточное для выбора формы колѣнѣ (а не колена) в тот момент, когда исчезало противопоставление между двойственным и множественным. И это — не исключительный случай. Все названия парных предметов, как правило, сохранили форму двойственного, а не множественного числа. М. В. Ломоносов отмечал, что в его время окончанием множественного числа выступает -а у существительных берега, рога, глаза, а ведь это окончание двойственного числа, которое только с XIX века стало распространяться и на многие существительные со значением множественности, такие, как города, учителя... При рассмотрении всех подобных примеров мы опять-таки сталкиваемся с обычным для истории языка явлением: в качестве устаревшего воспринимается тот вариант, который не соответствует новой языковой норме. Колена — правильная форма множественного числа, но тем не менее для литературного языка она не является верной, нормой стала прежняя форма двойственного числа. Устаревший вариант со временем вообще может исчезнуть из языка. Собственно, из языка он уже исчез, но еще используется в речи (например, в литературном произведении) для каких-то особых целей.

Трудно себе представить все значение утраты двойственного числа. Все грамматические типы слов получили четкое противопоставление форм единственного числа множественному. Исчезло множество лишних окончаний, грамматические различия пришли в соответствие с различиями в реальном мире. Более частные противопоставления, например одного двум или одного трем, можно передать сочетанием с числительным, и тогда понятие много коров может уточняться: две коровы, три коровы, четыре коровы...

И это изменение незамедлительно сказалось на истории самих счетных имен. Прежде всего, они слой за слоем, постепенно сбрасывали с себя то, что привязывало их ко всем остальным именам, что делало их счетными именами.