Дмитрий Быков - Время изоляции, 1951–2000 гг.

Теперь уже Веллер более известен как теоретик, автор философских трудов, политологической «Кассандры», философского «Всё о жизни». Он редко пишет сейчас художественные тексты – последним был его роман «Бомж», но всем его настоящим поклонникам он помнится прежде всего как революционер в жанре новеллы. Короткой, ослепительной, хитро придуманной, с внезапным финалом, с густой лексикой, без единой паузы новеллы, которая взрывает читательское сознание. Он вколол нам эти свои двадцать уколов оптимизма, бодрости, здоровой ярости, и после этого жить по-прежнему стало нельзя. Это нам лишний раз доказывает, что в каком бы положении ты ни был, где бы ни жил, каковы бы ни были твои стартовые возможности, если ты поймёшь, что у тебя нет иного выбора, ты перевернёшь мир.

1982 год. Брежневский застой вступает в свою терминальную стадию. Но ещё три года страна как-то протянет в этом состоянии, уже без Брежнева. В 1982 году уже было понятно, что произойдут серьёзные перемены, и индикатором этих перемен, как всегда, выступил Юлиан Семёнов. Я сразу хочу предупредить, что наши следующие четыре лекции будут посвящены в основном тому, что называется массовой литературой – есть даже термин «паралитература».

Паралитература – это, конечно, не совсем верно, потому что получается, что это какие-то псевдокниги. На самом деле это хороший жанр масскульта, вполне серьёзный, и уж, во всяком случае, на фоне сегодняшней массовой культуры и Юлиан Семёнов, и Валентин Пикуль, и уж тем более замечательная Виктория Токарева, о которой мы тоже будем говорить в ближайшее время, – это всё вполне серьёзное искусство, крепкое ремесло. Конечно, не авангард, но своего рода осмысление происходящего, хотя и по касательной. Юлиан Семёнов, который писал в это время цикл о Штирлице, вкладывал в уста и голову своего героя, в его внутренние монологи множество глубоких и важных личных мыслей. В общем, по мнению многих критиков , Семёнов изначально был задуман как серьёзный писатель. Это уж не его вина, что так случилось, что он обслуживал интересы известного Комитета, был на хорошем счету у Андропова, иногда по его прямому заданию писал книги, как, например, «ТАСС уполномочен заявить» был написан за три недели. Но за это он получал уникальные документы.

В принципе Семёнов мыслитель. И он почувствовал, что произошёл некий слом эпох. Почему в 1982 году он вернулся к циклу о Штирлице, который изначально назывался «Альтернатива», а впоследствии получил название «Экспансия»? От него все ждали следующей книги в 1973-м по понятным причинам. В 1972 году был снят самый известный советский сериал, его слава не была перебита даже «Местом встречи». Именно легендарный во всех отношениях фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» легитимизировал Штирлица как народного героя. Это то время, когда Семёнов оказался неожиданно самым популярным писателем Советского Союза, а Штирлиц – главным героем советского эпоса. Тогда все ждали, что серий будет семнадцать, и когда их оказалось двенадцать, все были жутко разочарованы. Я так стар, что хорошо это помню. Все ждали, что последует хоть какое-то продолжение о том, что будет со Штирлицем, вернувшимся в Берлин. Ведь действительно, он возвращается на верную смерть. Там сложные перипетии разведческого сюжета ускользали, конечно, от зрительского внимания – все смотрели на Табакова, Броневого и Плятта, не говоря про Тихонова. Но тем не менее все понимали, что возвращаться для Штирлица крайне нежелательно, что, хотя Центр и дал ему нового связиста, и наградил званием Героя Советского Союза, при всём при этом ехать ему в Берлин – это, по сути дела, возвращаться в ловушку; он обречён. «Он имеет поэтому право долго сидеть на весенней холодной земле и гладить её руками» – этой фразой заканчивалась книга, и все ждали продолжения. Продолжения никакого не последовало, хотя ходили тёмные слухи, что по возвращении Штирлиц неизбежно будет репрессирован, потому что провалится. Но Семёнов ждал с продолжением долгих девять лет. Чего он ждал? Почему в 1982 году сначала печатается в «Правде» – в «Правде», не где-нибудь – рассказ «Возвращение», а после него журнал «Москва» в двух номерах печатает «Приказано выжить», и эти два номера нельзя достать нигде? У меня есть смутное ощущение, что Семёнов о чём-то догадывался. Я не думаю, что он знал, но он предвидел достаточно серьёзные перемены. Этими переменами, поверьте мне, в России пахло уже с 1980 года. Олимпиада принесла какие-то веяния, уже железный занавес был щеляст, уже начинались определённые экономические послабления, уже Андропов перед тем, как сбить южнокорейский «Боинг», всё-таки позвал в Россию Саманту Смит. В общем, 1982–1983 годы были годами ожидания больших перемен. А так вышло, что цикл Семёнова о Штирлице отражал эти главные перемены.Пелевин был совершенно прав, задаваясь непростым вопросом: почему главным героем советского эпоса в это время стал разведчик? Причём разведчик, у которого всё время белая водолазка ослепительная под чёрной формой. Вот почему так важна была чёрно-белая эстетика этой картины, которую ни в коем случае нельзя было перекрашивать в цветной вариант. Дело в том, что белая водолазка под чёрной эсэсовской формой – это белая, чистая душа Штирлица под его вынужденной маской. Тогда мы все понимали: советский человек живёт как разведчик. Он одно делает на работе, другое говорит дома и третье думает про себя. Он жил даже не двухслойной, а трёх-, четырёхслойной жизнью!Это была луковица. По выражению Гюнтера Грасса, «это всё было, расчищая луковицу». И вот эта луковица-разведчик, луковица-шпион, человек со множеством личин, безусловно, делала Штирлица главным персонажем эпохи застоя. Родился он, кстати, не в застой, Семёнов начал писать эту сагу в 1967 году, на излёте шестидесятых. Но он отчётливо понимал, что разведчик будет главным героем. Видимо, в 1982-м этот разведчик, лишённый связи, выражал какую-то дезориентацию героя, какое-то ощущение человека, который попал в чужой мир, а зачем он так функционирует, уже непонятно. Советская идеология была утрачена начисто, перспектив у Советского Союза не было. И в общем, если говорить совсем начистоту, диссидент или просто мыслящий человек в Советском Союзе в 1982 году чувствовал себя примерно как Штирлиц в гитлеровской Германии, потому что связь утрачена, своих нет, а мир, куда он заброшен, явственно рассыпается. Уже ему не на что опереться.

Два слова о том, что делает Штирлица бессмертным героем. В своё время Андрей Шемякин, замечательный культоролог, озаботился проблемой: почему большинство анекдотов о Штирлице выдержаны в интонации каламбура. Почему главный жанр этих анекдотов – это именно жанр языковой игры? Ведь сам роман Семёнова и его продолжение написаны довольно суконным языком. Во всяком случае, там нет прорыва. А все эти анекдоты выдержаны скорее в стилистике Ильфа и Петрова. Например: «Штирлиц почувствовал спиной, что приближается смертоносный свинец. Он успел отпрыгнуть, смертоносный свинец со свистом и хрюканьем промчался мимо». Или, ничуть не хуже: «Штирлиц выстрелил в голову Мюллеру. Пуля со звоном отскочила. „Броневой“, – догадался Штирлиц». Или: «Штирлиц сел враскорячку. Раскорячка вздрогнула и медленно тронулась с места». «Штирлиц выпал с третьего этажа и чудом зацепился за второй. Чудо распухло и мешало ходить». «„Трогай!“ – сказал Штирлиц шофёру. Шофёр потрогал и обалдел». «В углу двора двое эсэсовцев ставили машину на попа. „Бедняга пастор!“ – подумал Штирлиц». И, наконец: «Штирлиц встал спозаранку и отдёрнул занавеску. Две румынские разведчицы были в его распоряжении уже год». В чём, собственно, здесь причина? Почему юмор Штирлица – это юмор вербальный, черноватый и языковой? Дело в том, что Штирлиц – это продолжение Остапа Бендера, это советский плутовской роман в новом варианте. Это Бендер, которому удалось сбежать в Аргентину.