Коллектив авторов - Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Определение В. И. Лениным интеллигенции как «говна нации» в полной мере относится и к самому вождю мирового пролетариата, явившему миру квинтэссенцию ненависти не только к несправедливому на его взгляд тогдашнему устройству мира, но и к своему народу и государству. Их, впрочем, «своими» Ленин никогда не считал. Грубо говоря, в треугольнике «интеллигенция – народ – государство» никакая гармония, никакой здравый смысл изначально невозможны. Предлагаемый со стороны интеллигенции выбор невелик. Или устойчивая, транслируемая социальными сетями и СМИ, обострившаяся сегодня из-за крымского вопроса ненависть к народу и государству.

Или неутолимое желание безжалостно реформировать косное, продажное, воровское государство вместе с отупевшим, рабствующим народом, не опираясь ни на какие общечеловеческие правила и принципы, как это делали в семнадцатом году Ленин, а в начале девяностых Гайдар. Ленин едва не бросил Россию в крематорий мировой революции. Гайдар – в не менее эффективный крематорий рынка, спаливший в девяностых и нулевых годах не один миллион человеческих жизней.

Всем же прочим, кто относит себя к образованному сословию, но не желает существовать внутри этих на первый взгляд разнополярных, но в действительности единосущностных, растирающих «жизнь и судьбу» в пыль жерновов, предназначены наказание забвением, либеральный бойкот, а в менее «вегетарианские» времена – «философский пароход», лагерь, ссылка, а то и расстрел. Неформат – он и есть неформат.

Творчество Юрия Полякова – это удивительно талантливая, исполненная победительного юмора и точнейших наблюдений попытка разобраться в двойственной, но изначально враждебной государству и народу природе российской интеллигенции. Причём как той её части, которая формирует общественное мнение, определяет презрительно-брезгливый по отношению к власти дискурс, так и той, которая находится во власти и действует в отношении государства и народа аналогично, но иными средствами. Уж кто только ни ужасался нашей работающей исключительно «на вынос» экономической системе, а также телевидению, театральным постановкам, странным, оплаченным из казны фильмам и перформансам, специфическим авторам, призванным представлять страну на различных международных мероприятиях. Но нет! Всё остаётся как было.

Поэтому произведения Юрия Полякова, как во времена позднего СССР, так и в сегодняшней России, мягко говоря, не пользуются успехом у либеральной интеллигенции, предъявляющей писателю взаимоисключающие претензии. Либералы во власти – за излишне злую, по их мнению, критику власти. Либералы вне власти – за конформизм и мнимое сотрудничество с властью. Писателю не прощается даже не столько доказательство однокоренной сущности власти и так называемой оппозиции, сколько то, что он позволяет себе смеяться и издеваться над «священным» и ни при каких обстоятельствах не подлежащим отмене правом современной российской интеллигенции: ненавидеть государство, презирать власть и одновременно сытно жрать из их кормушки.

Этого они Юрию Полякову простить не могут.

Зато его книги читает народ, и если есть сегодня в стране по-настоящему народный писатель, то есть такой, кого независимо от того, нравится или нет то, что он пишет, читают все, то это именно Юрий Поляков. Только один читатель голосует за него тиражами и полными залами на встречах и конференциях, а другой (либерально-интеллигентный) – угрюмым молчанием и «критическим» бойкотом.

Людвиг Гумплович, польский философ девятнадцатого века, считающийся одним из основателей социологии, в труде под неполиткорректным названием «Борьба рас» вообще утверждал, что представители так называемых элит во многих государствах являются либо потомками завоевателей этих государств, либо представителями этнических, религиозных или культурных меньшинств. Можно вспомнить норманнов в Британии, варягов, монголов и немцев на Руси, европейцев в Новом Свете, наконец, хазар в волжских степях. Все политические элиты, развивает эту мысль современный философ и политолог Александр Дугин, таким образом, есть результат внедрения в народы представителей других этносов, некогда покоривших местное население и создавших особую властную прослойку, преобразовавшуюся впоследствии в политический класс. Эта прослойка закрепляет свою победу в системе управления государством, создавая для «своих» привилегии в экономике, культуре, медийном пространстве и шоу-бизнесе. Власть, в соответствии с данной теорией, является не выражением народного духа или религиозной мысли, а ксеноморфной, как пишет Дугин, отчуждённой организацией. В самом деле, как иначе можно объяснить поздравительные телеграммы прогрессивной российской общественности в начале прошлого века японскому императору по случаю победы в Цусимском сражении или недавние рекомендации видного политолога американскому флоту нанести ядерный удар по Севастополю, а президента России запереть в сумасшедший дом?

Во второй половине семидесятых годов я работал в отделе публицистики знаменитого тогда журнала «Юность» и помню, с какими тягостными мучениями двигались к публикации две феноменальные для советской действительности повести Юрия Полякова: «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба». Для тогдашнего СССР эти произведения были одновременно чем-то вроде глотка чистого воздуха и лакмусовой бумажки. Это было освежающее прикосновение к самым заскорузлым и болезненным язвам нашей жизни. В них ставились гораздо более серьёзные и судьбоносные, нежели в произведениях Василия Аксёнова, Анатолия Гладилина, Анатолия Кузнецова, не говоря о Викторе Ерофееве, Евгении Попове или Сергее Довлатове, вопросы, причём не местного (для прячущей в кармане фигу интеллигенции), а поистине общенационального значения. Я помню, как цензура, армейское начальство и редакция выкручивали руки писателю, требуя смягчений и переработок, пугая его переходом в статус «непубликуемого». Но он всё это выдержал, не пошёл на уступки, хотя это и затянуло публикацию крайне нужных в то время обществу произведений на годы.

Советская власть относилась к Юрию Полякову терпимо, но настороженно. О его противостоянии с армейскими, комсомольскими, главлитовскими и прочими ревнителями социалистической непорочности историки литературы могут сочинять монографии и защищать диссертации. При этом сам он никогда не выставлял себя жертвой режима и страдальцем за истину, хотя вытерпел от власти в те годы куда больше, нежели многие «светочи» свободы и демократии, публично сжигавшие и разрывавшие зубами свои партбилеты.

Личность и творчество Полякова невозможно понять и правильно оценить без глубокого осмысления двух ключевых для него понятий: искренность и компромисс. Писатель всегда искренен в своём неприятии «свинцовых мерзостей» действительности, но при этом допускает возможность компромисса, если видит эволюцию власти в направлении здравого смысла, постепенного очеловечивания самой власти. Здесь уместно вспомнить знаменитый афоризм близкого по духу Юрию Полякову французского философа Жозефа де Местра: «Злоупотребления ведут к революциям, но любые злоупотребления несравненно лучше любых революций». Или строчку Иосифа Бродского: «Но ворюги мне милей, чем кровопийцы». Это воистину печальный выбор. Однако краденое имущество в редких случаях можно вернуть. Отнятую жизнь – никогда. Не заблуждаясь относительно природы человека, настоящий писатель всегда выбирает меньшее из зол.