Коллектив авторов - Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Почему я вдруг обратился к истории? И при чём тут Юрий Поляков, который смышлён, талантлив и здрав умом? Смута в столице вдруг обнаружила, что для государства и его благоденствия правда о России не менее, а порою, может, и более ценна, чем миллионная армия под ружьём и газопровод, ибо она выстраивает православную, стойкую к невзгодам душу.

И вот, много места отдавая на страницах «Литературной газеты» русской истории, Поляков невольно выдвинул газету на передние рубежи защиты родины от посяганий. Газета стала хранителем и охранителем коренных основ отечества, его рубежей, пытается выстроить национальные предания и вспомнить исторических героев с позиций русской морали, любви и совести. До Полякова газета умирала, превращалась в трупище околелое, в «гроб повапленный», и вот встрепенулась, задышала, добрые токи пошли от неё в культурную среду, вызывая толки и перетолки, народ зароился вокруг «Литературки», противясь «чаадаевщине» («как сладко родину ненавидеть») и возбуждаясь к России поклончивым чувством: «Быть русским – какой восторг!»

Человек бывает по душевной организации тёплым иль холодным, но чаще всего ни то ни сё, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга, ни мясо ни рыба, колеблется в ту сторону, куда ветер поклонит, как Бог на душу положит. Так вот, Юрий Поляков – человек душевно тёплый, хотя и пытается скрывать свою истинную натуру по известной поговорке: «Сладкое разлижут, горькое расклюют». Он раздумчив, но осторожен, как истинно московское дитя, чтобы не угодить впросак, правду-матку не режет, старается соблюсти приличие и добраться до корня дела, до самой сути явления, вытащить причинно-следственную связь его, «откуда ноги растут», разобрать по косточкам и волотям, а после, прикинув возможные варианты, собрать в груд и сделать вывод. Это уже работа ума иронического, стиля гротескного, но не ради того, чтобы зло посмеяться, унизить ближнего, но пробудить уснувшее, глубоко спрятавшееся человеческое.

Как скорняк кроит меховую выворотку из лоскутья, примеряя куски, покромки и пластины и смётывая поначалу их на живую нитку, чтобы увидеть подергушку в целом, так и Поляков отдельные примеры и факты набрасывает на одно жизненное полотно, выявляя из частного целостную картину происходящего, рисует её так, чтобы понятно стало и несведущему человеку, далёкому от политики.

Писатель Поляков таланта редкого ныне, единичного, поручительного и учительного, он стоит наособицу по своему письму, и повторить его сатиры сложно. Его мысли становятся афоризмами, легко проникают в народ, возбуждают своей искренностью «чувства добрые», не только уводящие от зла, но и заставляющие противостоять ему.

Юрий Поляков и «Литгазету» строит на началах православного национального сознания: «Кто любит Россию, тот любит Бога». Не порывая полностью прежних связей с «чаадаевцами» и либералами-сектантами астафьевского толка, Поляков умудрился потиху заузить былые «семейные узы» газеты, расширить её кругозор, дать ей живого, открытого дыхания, припустил в тесто русских дрожжей. И взгляд газеты поочистился от тусклой пелены, стал много шире и яснее.

И сразу Поляков нажил себе недругов; они стали усердно лаять из-за углов и подворотен, как несытые псы, кусать в пяты, выясняя: чей ты? Но он растревожил не только нигилистов и пацифистов, западенцев и развращенцев, но и солдат «инвалидной команды» из патриотического стана, кто «штык точил, ворча сердито», и не знают, увы, сердешные, в какую сторону направить его жало, и оттого засыхают в бездействии на корню в своей покосившейся караульной будке, и ещё пуще злятся и дуются на человека, который самоволкою выбрал верную тропу. Им тоже хочется доброго дела, но не знают, как подступиться, душа их ноет, но, заблудившись средь трёх сосен, они постоянно ударяются лбом, набивая шишки, и оттого ещё более сатанеют от безысходности. Да ещё эта проклятая зависть душит. Уж так Поляков удачлив, подозрительно удачлив, и всё как будто достаётся ему даром, словно бы изловил случаем волшебницу-щуку в проруби, и она, потаковщица, из вражьего стана разведчица, пьесы ему строчит, романы клепает, коттеджи ставит, а он, такая протобестия, знай себе полёживает на печи-самоходке, бока почёсывает, закидывая в рот сибирские пельмешки.

Нарисуешь подобную картину да и взвоешь от неладной доли, что через пень да колоду. И правда, что человек, которому завидуют, слишком много места занимает, воздуху отнимает, и невольно возникает желание его пообрезать да заузить, сделать себе вровню, а и меньше того.

…И вот братцы-патриотцы, внося рассорицу-пересортицу, невольно обнимаются с антагонистами-либералистами, оправдывают Ельцина и Черномырдина, расстрелявших Верховный Совет…

Последнее прибежище либерала – якобы достигнутая в России свобода слова. Братцы мои, какая там сво-бо-да-а?! На телевидении наследники Собчака и Гайдара так укупорились, набились слоями, как шпроты в банке, что чужому и за версту не подступись. Пробовал народ в девяносто третьем высказать своё мнение с экрана, так за свободу слова получил пулю в лоб. Пятьдесят шесть гробов за одно лишь намерение мирно объяс ниться с либералами. Если на Красной площади лишь выкрикнуть: «Банду коррупционеров под суд», – тут же заметут в кутузку, как экстремистов. И снова панельная кухонька два на три с закрытой форточкой, как в семидесятых, где язык твой не связан страхом, – хорошо, если нет прослушки и топтуна под балконом, – вот и все достижения нынешнего режима для русского человека. Либерал, ратуя за свободу слова для себя, окопался, как плодожорка, в каждой волости государства и давай обгрызать его жадно, с хрустом, ныне именуя себя патриотом.

И потому «Литературная газета» и её редактор Юрий Поляков будут до той поры в осаде, пока не опомнится Кремль и не разберётся толково, куда идти и что надо строить на русской земле.

Так получилось, что написание статьи о писателе, общественном деятеле, главном редакторе «Литературной газеты» Юрии Полякове (в этом году ему предстоит пережить 60-лет-ний юбилей) пришлось на время «русской весны», возвращение Крыма в состав России и вспыхнувшую с новой силой дискуссию об особенностях российской интеллигенции.

В середине тридцатых годов автор утопического романа «Мы» Евгений Замятин утверждал, что будущее русской литературы – это её великое прошлое. К счастью, он ошибся. Советская литература не ударила в грязь лицом. Более того, литературная жизнь в СССР по своему идейному наполнению и влиянию на общество не шла ни в какое сравнение ни с прежними временами, ни с тем, что мы наблюдаем сегодня, когда литература в гораздо большей степени, чем некогда церковь, отделена от государства. Однако реакция немалой части интеллигентной публики на такое благое и светлое дело, как воссоединение с Крымом, невольно заставляет думать, что настоящее и будущее российской интеллигенции мало чем отличается от её прошлого, которое, к глубочайшему сожалению, в отличие от литературы, трудно признать великим.