Коллектив авторов - Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

А телефон всё звонил…[6, с. 6].

Благодаря внутренним монологам героя повести, заканчивающимся обычно усечёнными конструкциями, читатель чувствует его живую, пульсирующую мысль, лучше понимает его отношение к происходящим событиям, к восприятию жизни вообще. Именно в обрывках «воспоминаний, в мимолётно отмеченных изменениях окружающей реальности, в выплывающих между делом подробностях вчерашнего быта, в случайно попавших в авторское поле зрения сценках уличной жизни, в личных наблюдениях над тем, как меняют человека любовь, деньги, власть или внезапные трудности, в тончайших нюансах человеческих характеров и множестве других “мелочей”» возникает в повести тот фон повествования, без которого «настоящая литература превращается в мёртвые, искусственно сотворённые из россыпи случайных слов, тексты» [9, с. 3].

Вот как представлено прощание со школой главного героя повести, учителя, случайно попавшего в школу, немного здесь проработавшего, но честного в отношениях с детьми и успевшего уже привязаться к ним. Я прощальной походкой шёл по школьному коридору и вспоминал, как пятнадцать лет назад, победоносно сдав вступительные экзамены в педагогический институт, забежал похвастаться в свою школу (…) Я зашёл в свой класс, сел за свою парту…Погоди, где я сидел? Теперь вспомнил! Парты у нас были мощные (…) [8, с. 206]. Перед читателем проходит ряд событий из школьной жизни самого учителя. Воспоминания оформляются «перерывами» внутренней речи с помощью многоточия, им же и заканчиваются: Впрочем, минувшее, пройденное, даже если в нём полным-полно ошибок, всегда дорого, потому что невозвратимо.[8, с. 206]. Именно усечённые конструкции, передающие незаконченность мысли, объясняют читателю его погружённость в воспоминания, дорогие его сердцу, где не всё можно передать словами.

Используются многоточия и в обычной своей функции: для передачи взволнованности, смущения (при разговоре с женщиной, к которой герой испытывает явную симпатию): – Видите ли, Елена Павловна, для того чтобы выяснить этот непростой вопрос, нам нужно встретиться в неофициальной обстановке… Многого не обещаю, но скучно не будет!..

И я понял, что меня повело…Бывают же настоящие мужчины, этакие неразговорчивые небожители, с ходу подкупающие своей глубинной задумчивостью! [8, с. 12]; для передачи возмущения:

– Прежде чем сделать вам такое предложение, я собрал о вас материал.

– Вы за мной следили?

– Наблюдал.

– Ну, знаете… Я…

Однако Жарынин уже повесил трубку, и Коко́тов, слушая гудки, подумал о том, что судьба непредсказуема, словно домохозяйка за рулем… [6, с. 14].

Усечённые конструкции, наряду с лексическими синонимами, используются автором для передачи процесса поиска нужного слова, более точного, более меткого: Н о в те несколько мгновений, пока длился этот очный поединок, в сознании Андрея Львовича мелькнуло…Нет, не мелькнуло! Пронеслось…Нет, не пронеслось! Промигнуло! Да, пожалуй, промигнуло всё, что он помнил о Тае [6, с. 243].

Рассматриваемый синтаксический приём применяется для передачи особенностей речи пьяного человека, который затрудняется не в поиске нужного слова (фраза для героя «штампованная»), а в возможности произнесения фразы целиком, на одном дыхании: – Если бы она пришла раньше на полгода…спас бы! Не опаздывайте к врачу, ребятки! Вот… визитки… звоните в любое время! Ночью, утром, в метель…В любое! [7, с. 160]. Ср. подобную фразу, произнесённую этим же героем в другом состоянии: И не падай! Но если что – сразу к ней: утром, ночью, в метель. Спасёт! [7, с. 164].

Кроме описанных экспрессивных конструкций, в произведениях Ю. Полякова встречаются (в гораздо меньшем количестве, чем рассмотренные) сегментированные конструкции, в частности именительный темы/представления, например: Удивительное дело!В сложившейся ситуации все по-своему правы: девятый класс спасает товарища, Стась – карьеру… [8, с. 158]. Примечательно, что все конструкции с именительным темы/представления в повести используются не в диалоге, а в монологической речи главного героя (как и

ВК). Как отмечает Г.Н. Акимова, употребление разговорных конструкций в авторской речи художника слова – это вторая ступень вхождения устных конструкций в литературный язык. Именно на второй ступени вхождения в письменную речь и создаются экспрессивные синтаксические конструкции [1, с. 100].

Такие конструкции становятся синтаксическим элементом художественной речи, которая имеет целью не столько имитировать устную речь, сколько воздействовать на читателя: актуализировать тему, вызывать определённые представления. Например, следующая номинативная конструкция вызывает яркое представление об одной реалии школьной жизни: О, закрытая классная дверь!За ней происходит чудо воспитания и обучения, таинственный процесс взаимообогащения учителя и ученика. Если прислушаться к звукам, доносящимся из кабинетов, можно немало узнать о тех, кто, стоя у доски или расхаживая между партами, сеет в пределах школьной программы разумное, доброе, вечное… [8, с. 16]. Раскрытие этого понятия словами героя не только уточняет возникшее уже представление читателя, но и характеризует самого говорящего его отношением (ярким, эмоциональным) к данному явлению: к школе, учителю. См. также: Они, подбадривая друг друга, склоняются над кроссвордом, испещрённым самой разнузданной площадной бранью, и, наконец, происходит объяснение. О, это первое признание в любви, тихое, робкое, нежное, как дуновение розового рассветного ветерка над камышовой заводью!..[6, с. 66].

Надо отметить, что все сегментированные конструкции указанного типа эмоционально окрашены.

Что касается повести Ю. Полякова, то надо отметить её чрезвычайную эмоциональность в синтаксическом плане: на каждой странице текста находим в среднем 4–5 восклицательных предложений, а то и 10–14 [8, с. 115, 117]. Экспрессивность и эмоциональность синтаксической организации повести «Работа над ошибками» объясняется, как нам кажется, не только описанием действующих героев определённого статуса – учителей и учеников, людей, по роду своей деятельности и возрасту эмоциональных, активно воспринимающих жизнь, но и собственным неравнодушием к раскрываемой «горячей» теме.

Использование присоединительных конструкций – не очень частый приём писателя, но тоже достаточно выразительный. Как известно, такие конструкции обычно возникают в сознании не одновременно с основной мыслью, а лишь после того, как она высказана. Как писал Л. В. Щерба, «второй элемент появляется в сознании лишь после первого или во время его высказывания» [12, с. 80]. Присоединяемый компонент несет дополнительные сообщения, пояснения и прикрепляется к основному высказыванию посредством присоединительной связи: А вот я вас, дорогой Андрей Львович, везу в другую жизнь! И кстати, попутно дарю ещё один сюжет для нового романа из цикла «Лабиринты страсти».Так, на всякий случай, если мы с вами не сработаемся! [6, с. 62]. Присоединение актуализирует присоединяемые члены предложения, является маркером появления новой, дополнительной мысли: Когда стали выпускать, он ведь в Израиль уехал с детьми и внуками, а потом вернулся! Один.И знаешь почему? [7, с. 165]. Приём присоединения использует автор исследуемых произведений и для подбора более точного слова (ту же функцию, как было указано, может выполнять и усечённая конструкция). Присоединение новой, уточненной информации может сопровождаться оценочной функцией: Скучно, говорит, нет там масштаба! Вот ведь поколение! Железное!Нет, не железное. Титановое![7, с. 165]. Наконец, присоединительные конструкции могут передавать особый способ речи: