Владимир Алпатов - Языкознание: От Аристотеля до компьютерной лингвистики

В лингвистике ведутся споры о том, существует ли в языке так называемая безэквивалентная лексика, не имеющая соответствий в других языках. Иногда считают, что любое значение можно передать в любом языке, хотя, может быть, в каком-то языке лишь описательно. Однако известно, что, например, японский язык обладает большим количеством междометий и звукоподражаний. И уже упоминавшийся в разделе о типологии Холодович в 1930-е гг. обратил внимание на то, что в это время они могли встречаться даже в японских военных текстах. Это происходило в двух случаях: при характеристике воздействия отравляющих газов и для передачи звучания разрыва снарядов разного типа. В русском языке в принципе можно передать такое звучание ( бах , бух , трах и пр.), но это немыслимо в военном тексте не только по стилистическим причинам (такая лексика слишком «несерьезна»), но и потому, что в русском языке такие слова строго не закреплены за теми или иными звуками, они передают лишь общее впечатление. А на вопрос о том, как по-русски передать эффект от воздействия газов, по-видимому, придется ответить: никак. Еще пример на ту же тему. В японском языке есть специальное звукоподражание, передающее храп, и в одном из составленных в Японии японско-русских словарей оно было переведено как пхи-пуа . Такое слово вызывает удивление у носителей русского языка, но оно действительно встречается в рассказе А. П. Чехова, который, видимо, его придумал. Если бы оно закрепилось в языке, то заняло бы пустое место в системе, но этого не произошло.

Но и там, где описательная передача значения возможна, она свидетельствует о не очень большом месте этого значения в системе языка. В этой книге уже не раз затрагивался вопрос о центре и периферии в языке. Например, в русском языке звук ы в начале слова, возможный лишь в немногих заимствованиях из тюркских, корейского или финно-угорских языков, находится на дальней периферии в отличие от того же звука после твердых согласных. То же и в лексике (противопоставление центра и периферии, конечно, не жестко, могут быть разные степени периферийности). В русском языке, например, безусловно, центральными являются обозначения разводимого в России скота: корова , бык , коза , козел и пр. Это проявляется в непроизводности этих слов, а также в наличии переносных значений, производных слов, фразеологизмов. В японском же языке одним словом именуются коровы и быки (ср. в русском языке явно более периферийное крупный рогатый скот ), а при необходимости уточнения присоединяется единый для любого животного префикс о- для самцов или мэ- для самок. В самом начале книги я приводил пример с группой японских туристов, забывших слово яги . Непонятными животными были… коза с козлятами (характерно, что это редкое слово там производно, буквально «горная овца»). Для носителей русского языка такая забывчивость немыслима.

Такого рода примеров в лингвистике накоплено очень много. Они показывают, что язык действительно описывает вокруг своих носителей круг. Но как трактовать эти примеры? Иногда объяснения достаточно очевидны, часто различия картин мира (что признавал и Уорф) прямо зависят от условий жизни соответствующего народа. Горная Япония, в которой мало пастбищ, никогда не была страной развитого скотоводства, а козы там почти не разводились (тогда как лексика, связанная с морским промыслом, в том же языке очень богата). Но как объяснить богатство японских звукоподражаний и их сравнительную бедность в языках Европы?

Важно, что всё перечисленное выше — это именно языковые различия, отражающиеся в речи каждого носителя языка независимо от его политических, философских и прочих взглядов. Это не значит, что картина мира в том или ином языке одна и та же: различия здесь могут быть связаны с историческими изменениями языка и с его неоднородностью в один и тот же момент времени (литературный язык, диалекты, просторечие). Но, скажем, Ленин и Бердяев при различии их идеологий были носителями русского литературного языка, принадлежали к одному поколению, и языковые картины мира у них были идентичны: они находились внутри одного и того же круга, по Гумбольдту.

Необходимо различать два принципиально различных явления, которые в русском издании Гумбольдта 1984 г. переведены как мировидение и мировоззрение , а Абаев называл идеологией, выраженной в самом языке , и идеологией, выраженной с помощью языка . Идеология, «выраженная с помощью языка» (а без языка ее выразить невозможно), может быть идеологией в обычном смысле (либеральной, консервативной, коммунистической и др.) и «житейской идеологией», по выражению Волошинова, свойственной в той или иной мере каждому человеку (патриархальной, потребительской и пр.). Но она более или менее эквивалентно может быть выражена на любом языке (в нем может быть не выработана нужная лексика, но в случае необходимости она появляется) и направлена на сознание. Наоборот, носители одного языка могут иметь разные мировоззрения, что очевидно. «Идеология, выраженная в языке», основанная на языковой картине мира, не осознается, и поэтому ее воздействие более эффективно (примеры приводились в разделе о социолингвистике: реклама, речи Тэтчер). Известно, например, что реклама, направленная на потребителя, владеющего некоторым языком, может не быть эффективной, когда тот же товар предлагается носителям другого языка.

Два данных явления не разделены непроходимой гранью, различия мировоззрения могут отражаться и в мировидении. Например, свойственное некоторым религиям, в том числе христианству, представление о собаке как нечистом животном отражается и в языках соответствующих народов. В русском языке переносные значения слова собака и включающие его фразеологизмы обычно имеют отрицательную окраску. Однако многие современные исследователи четко не разграничивают эти два принципиально различных явления. Наряду с безусловно языковыми примерами (переносные значения слов, фразеология) рассматривают семантику текстов русской классической литературы, где может отражаться мировоззрение того или иного писателя, а оно, как известно, у них бывало очень разным. Не только мировоззрения в обычном смысле, но и «житейские идеологии» у носителей одного языка в одно время могут быть различными, а многие исследователи, особенно в нашей стране, ставят своей целью через лингвистические исследования дойти до единой «житейской идеологии» народа, пытаясь, например, в «специфике русской коммуникации» обнаружить некие русские нравственные категории. Именно поэтому столь популярен анализ слов типа удаль или воля . По языковым данным выявляют отношение к жизни носителей русского или английского языка и др.