Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

А вот самые большие «прорывы» в сложных арабо-израильских отношениях [654]смогли осуществить именно его политические ученики – политики «правого» лагеря». Этот парадокс литератор Михаил Рувимович Хейфец объясняет так: « в переговорах с такими деятелями арабы не ощущали «европейского презрения к азиатам», понимали, что перед ними враги, но те, которые не боятся, в коленках не ослабнут, однако с уважением отнесутся к упорству и самопожертвованию восточного противника » [655].

В детстве нам рассказывали, что председатель Совета народных комиссаров Владимир Ильич Ульянов (Ленин) в самые драматичные дни гражданской войны говорил: « Надо посоветоваться с Марксом! » [656]Не знаем, советовались ли и советуются ли сейчас лидеры современного Израиля с Жаботинским. Его идеи про взаимоотношения с арабским миром, изложенные в программных статьях «О железной стене» и «Этика железной стены», представляются актуальными и сейчас, почти через сто лет после формулирования. А его представления о морали и честности сейчас кажутся всё ещё опережающими время: « Каждое ваше слово должно быть честным словом, и каждое честное слово – твёрдым, как скала ».

В Одессе улица Жаботинского появилась в феврале 1996-го года. К сожалению, расположена она далеко от центра, хотя до революции называлась Царской – поразительная шутка нашей топонимики. В Израиле практически нет населённых пунктов без улицы Жаботинского. Это даже обыграно в израильском сериале «Военнопленные» [657]. Герой, желая обмануть арабов, держащих его в плену, сообщает, что живёт в таком-то населённом пункте на улице Жаботинского. По возвращении из плена он печально-иронично говорит родным: « Как вы думаете, в каком городе нет улицы Жаботинского? Только в том, который я им назвал… »

Жаботинский был, повторимся, человеком будущего, но по яркости и многообразию талантов соответствовал и титанам Возрождения.

Именно в эпоху Возрождения великий скульптор и архитектор [658]Филиппо Брунеллески открыл оптическую перспективу; революционное открытие, позволившее не только правильно рисовать, но и верно чертить будущие постройки. В оптической перспективе, как мы знаем, предметы по мере удаления уменьшаются, а краски их тускнеют. Это относится, увы, и к большинству живущих людей. Но для некоторых уникальных личностей работает противоположный закон – исторической перспективы: чем дальше мы от них по времени, тем эти личности больше и ярче. Писатель Владимир Жаботинский и политический деятель Зеэв Жаботинский – один из ярчайших примеров исторической перспективы.

И напоследок. Жаботинский сам поступил так же высокоморально, как воспитывал своих политических наследников: большую часть своего грандиозного таланта посвятил не литературным трудам, а политической борьбе за свой народ. Поэтому чисто литературное наследие его так скромно; это не может не расстраивать. Все, знавшие начало его литературного пути (и Куприн, и Горький, и многие-многие другие), предрекали ему необычайный успех в русской литературе. Он сам выбрал другую – драматическую – судьбу.

А с другой стороны, мы прошлись по Одессе и рассказали более чем о трёх десятках писателей, включая самого Жаботинского. Могли это число, наверное, без труда увеличить вдвое, могли и уменьшить: картина литературной Одессы принципиально бы не изменилась. А вот – осмелимся предположить – политическая картина сионистского движения без Зеэва Жаботинского изменилась бы радикально. Так что объективно он сделал правильный выбор.

И при этом написал в последнем своём романе – «Пятеро»: « Когда всю жизнь пишешь и пишешь, в конце концов слово сказать совестно. Ужасно это глупо. Глупая вещь жизнь… только чудесная: предложите мне повторить – повторю, как была, точь-в-точь, со всеми горестями и гадостями, если можно будет опять начать с Одессы ».

Мы начали предисловие со ссылки на лекцию Дмитрия Быкова «Ильф и Петров. Тайна третьего романа». Логично, создавая этакое «прозаическое рондо», начать послесловие аналогично, то есть тоже отталкиваясь от литературоведческих размышлений Дмитрия Львовича.

Он отмечает в лекции «Воланд вчера, сегодня, завтра» [659], что в 1938-м году Михаил Афанасьевич Булгаков в основном закончил роман «Мастер и Маргарита», Леонид Максимович Леонов начал роман «Пирамида», а Лазарь Иосифович Гинзбург (Лагин) создал первую версию «Старика Хоттабыча». Драматическое и иррациональное время Большого Террора, переживаемого страной, одновременно вызвало у разных по стилю и мироощущению писателей желание рассказать об окружающем мире с точки зрения потусторонних сил. В первом случае это дьявол, во втором – ангел, в третьем и вовсе джинн. Быков отметил интересную особенность: только джинн – персонаж дохристианской эпохи – смог «вписаться» в окружающую действительность. Он единственный остался в Москве и выступает в цирке…

Для одесситов и тех, кто любит наш город, не менее значимо другое событие, уже упомянутое в последней главе этой книги. В 1936-м Житков закончил «Виктора Вавича», Катаев «Белеет парус одинокий», а Жаботинский – «Пятеро». Все три романа описывают Первую русскую революцию и рассказывают о нашем городе (роман Житкова – менее явно, но тем не менее…) Как видим, в трагические моменты истории «обычные» писатели ищут источник сил в чём-то потустороннем, а писатели-одесситы вспоминают о родном городе. Он для них источник вдохновения, надежды и любви.

Люди (как и большинство стадных и стайных животных) – в значительной мере конформисты. Когда не хватает сведений и/или времени для принятия решения – проще действовать как окружающие: если кто-то из них уже успел что-то решить – успех придёт ко всем; если выбранный путь неверен – с несчастьем первым столкнётся кто-то один, и остальные, видя его неудачу, так же дружно изменят своё поведение.

Нашу склонность к конформизму легко проверить: если в людном месте хотя бы 2–3 человека дружно остановятся, задерут головы и посмотрят в одном направлении – через считанные секунды вокруг них накопится толпа, мучительно вглядывающаяся в ту же точку неба в надежде понять, что же там было.

Конформизм зачастую опасен: если удаётся сформировать достаточно большую группу действующих разрушительно (или хотя бы имитирующих опасные действия) – к ним быстро присоединится громадная толпа, сносящая всё на своём самоубийственном пути. Этот механизм используют организаторы так называемых цветных революций – мятежей под красивыми лозунгами, уничтожающих демократическую власть под предлогом её преступности (власть действительно преступная при первых же признаках мятежа уничтожает всех его зачинщиков, а заодно и пошедших за ними рядовых граждан [660]).