Владимир Алпатов - Япония: язык и общество

Материал книги в значительной степени был собран автором во время командировки в Японию по линии Японского фонда в 1984–1985 гг.; наряду с примерами, взятыми из литературы, использованы результаты собственных наблюдений. Автор благодарит сотрудников Государственного института японского языка, Института культуры передач при радио- и телекомпании NHK и профессора Сибата Такэси за консультации и помощь в получении материалов для написания этой книги.

• бунго— старописьменный японский язык на основе языка Киото VIII–XII вв., использовался в качестве литературного языка в Японии со средних веков до середины XX в.;

• гайрайго— заимствования, пришедшие в японский язык за последние четыре века, преимущественно из западноевропейских языков;

• «дзёё-кандзи»— список из 2111 иероглифов, которыми рекомендуется ограничиваться; действует с 1981 г. вместо «тоё-кандзи»; в 1990 г. расширен до 2229 иероглифов;

• кана— общее название для японских слоговых азбук;

• канго— слова, образованные из корней, пришедших в японский язык из китайского вместе с иероглифической письменностью,

• катакана— один из двух видов японской слоговой азбуки, используется в основном для записи новых заимствований (гайрайго);

• ко́го— современный литературный язык, сформировавшийся во второй половине XIX в. на основе токийского наддиалектного образования в противоположность бунго;

• кунноечтение иероглифа — корень исконно японского слова, записываемый иероглифом;

• онное чтение иероглифа— чтение иероглифа в среднекитайском языке, заимствованное японским вместе с иероглифом и подвергшееся фонетическим преобразованиям; из онных чтений образуются канго;

• «тоё-кандзи»— список из 1850 иероглифов, которыми рекомендовалось ограничиваться, действовал в 1946–1981 гг.;

• фуригана— знаки каны, приписанные сбоку иероглифов, используются для облегчения чтения иероглифов или в стилистических целях,

• хирагана— один из двух видов японской слоговой азбуки, используется в основном для записи грамматических элементов.

Языки и диалекты

Библиографические сокращения

Тема предлагаемой работы — языковая ситуация в Японии в 80–90-е годы XX в. Однако для должного понимания современных социолингвистических проблем необходимо кратко охарактеризовать, как сложилась эта ситуация. Мы не имеем возможности рассмотреть здесь всю историю социального функционирования японского языка; эта проблематика изучена в ряде работ как в Японии [Бунтайси, 1972], так и в нашей стране [Конрад, 1960].

Как известно, переломным моментом японской истории была буржуазная революция 1867–1868 гг. Последовавшая за ней эпоха была периодом формирования и развития японского капитализма, активной европеизации японской культуры. Многое из того, что осталось от феодальных времен, не соответствовало новым общественным отношениям. Одной из проблем, требовавших скорейшего решения, была проблема языка.

Для феодальной Японии был характерен типичный для феодальных государств разрыв между разговорным и литературным языком. Население Японии говорило на многочисленных сельских и городских диалектах, причем в условиях феодальной раздробленности и географической обособленности различных районов страны диалектные различия были значительными. Носители достаточно удаленных диалектов не могли понимать друг друга, в то же время они, как правило, не владели какой-либо общей языковой системой.

Единственным сформировавшимся литературным языком в Японии до второй половины XIX в. был старописьменный японский язык, или бунго [1] Этот термин буквально означает «литературный язык» и представляет собой кальку с голландского. Он распространился уже после революции 1867–1868 гг. (ранее общепринятого термина не было, так как бунго считался единственным «настоящим» языком в противоположность «простонародным» диалектам). Историю этого термина и противопоставленного ему термина «кого» (см. [Фурута, 1982]). . Наряду с бунго использовали и японизированный китайский язык (так называемый камбун), господствовавший до XIX в. в сфере официальной документации и в конфуцианской науке. Бунго сложился в эпоху Хэйан (IX–XII вв.) на диалектной основе Киото, столицы Японии того времени. Первоначально бунго мало отличался от языка, на котором говорили высшие социальные слои столицы, но постепенно разрыв между устной речью и письмом становился все заметнее. Устная речь не кодифицировалась, а язык, лежащий в ее основе, постоянно изменялся. При написании текстов на бунго первоначально происходила ориентация на язык авторитетных памятников как на образцовый, а с XIII в. началось установление языковых норм. Идея об историческом развитии языка была чужда японским филологам феодальной эпохи, нормирование языка понималось как следование литературе VIII–XII вв. и очищение его от «порчи», т. е. от элементов, появившихся позже, и от диалектизмов. Японские филологи, особенно ученые XVII — начала XIX в., создали весьма изощренную технику вплоть до довольно совершенных методов фонетической реконструкции с целью сохранить бунго в неизменном виде (см. [Алпатов, Басе, Фомин, 1981]). Уже к XIII–XIV вв. орфография бунго была далека от реального произношения, а в XIX в. бунго представлял собой особый язык, никому не понятный без специального обучения.

Бунго использовался по всей Японии, на нем создавались произведения художественной литературы, а позднее и некоторые научные сочинения. Крупнейшие японские писатели XVII–XIX вв.: Ихара Сайкаку, Тикамацу Мондзаэмон, Дзиппэнся Икку и другие — вводили в произведения разговорные элементы своего времени, однако основой их авторского текста был все же бунго (анализ языка этих писателей см. [Сыромятников, 1978, с. 14–30]). Безусловно, бунго, давно потерявший разговорную основу и употреблявшийся лишь на письме [2] Произносительных норм бунго никогда не существовало, каждый носитель японского языка читал тексты на бунго вслух на своем диалекте (а после создания нового литературного языка — обычно на нем); существовавшие традиции произношения (например, в театре) были скорее жанровыми. , не годился на роль общенародного языка буржуазной Японии.